Балканский легионер
Шрифт:
Беседа с Берзинсом на «миротворческой» вилле порядком надоела Мишелю. Эмиссар оказался человеком суетливым и нервным.
– Вы человек военный, – говорил усмехаясь Мартин Берзинс. – Ваше дело воевать. А наше дело думать.
– Прекрасное разделение труда, – в тон ему ответил Мазур. – Вы это сами придумали?
– Ваши шуточки оставьте, пожалуйста, при себе. Сейчас ситуация слишком важна для того, чтобы мы могли позволить себе отойти от первоначального плана, – напыщенно произнес Берзинс. – Времени раскачиваться у нас нет, и действовать нужно без
Мазур глубоко вздохнул, глядя на гениального стратега.
– Давайте конкретно поговорим о наших делах, – устало произнес Мишель.
Этот хлыщ успел ему уже надоесть своим всезнайством и чудовищным самомнением. Не успев появиться в Дмитровице, он уже вел себя так, как будто лично знаком с ситуацией до мелочей.
– Так ведь я же об этом и говорю, – снова оживился Берзинс. – Вы должны завтра организовать мне поездку к Казиму Хайдари.
«Ну, достал!» – обреченно подумал Мазур, с тоской глядя в окно. Со вчерашнего вечера эта фраза прозвучала уже раз десять.
– Казим Хайдари – ключевая фигура в нашей ситуации, – авторитетно сказал Берзинс, нравоучительно подняв палец. – Правильнее сказать, одна из ключевых. Вы, как человек военный, должны это прекрасно понимать. Хайдари реально контролирует ситуацию, а потому переговоры о распределении денег следует начинать именно с него. Здесь много всяких птичек, которые выдают себя за значимых персон, но все это величины, так сказать, дутые. И никакого значения они не представляют. А Хайдари – человек нужный. Мы же с вами, так сказать, земляки, – улыбнулся эмиссар. – Жили когда-то в одном государстве, поэтому должны понимать друг друга.
«Земляк, твою мать, – подумал Мазур, глядя на лоснившуюся, напыщенную физиономию Берзинса. – Да мне австралийский абориген больший земляк».
Но Берзинса, похоже, было трудно смутить и остановить.
– Заметьте, я говорю – земляки. Хотя я не люблю Россию. Да, не люблю! А за что мне любить ее? Она оторвала мою родину от Европы, превратила ее жизнь в кошмар на несколько десятилетий. Да что далеко ходить – ведь вы же бывший офицер Российской армии, не так ли? И что в результате – теперь вы вынуждены служить совсем другому государству, а я занимаюсь своими прямыми обязанностями.
– К вашему сведению, господин Берзинс, офицеры бывшими не бывают, – с трудом сдерживая раздражение, ответил Мазур.
– Я понимаю, – тонко усмехнулся тот.
В комнату вбежал один из солдат Мазура.
– Ну, что случилось? – пошевелился Мишель.
Солдат сообщил о том, что за городом вспыхнула церковь. Пока ремонтировался разбитый артобстрелом храм Святого Георгия, богослужения шли во временной деревянной православной церкви. С самого начала и эта деревянная церквушка была как бельмо в глазу для учкистов. Угрозы, звучавшие и устно, и появлявшиеся в виде листовок, говорили о том, что храм не оставят в покое. И вот новая беда…
Небольшая временная церковь, расположенная на склоне ровного плато,
Из окон и дверей храма вовсю валил густой дым вперемешку с пробивавшимися языками пламени. Вокруг уже собралась толпа агрессивно настроенных сербов. Настроения подогревались слухами: церковь подожгли албанцы.
После неудавшейся договоренности Хайдари с Пелагичем, когда «высокие договаривавшиеся стороны» не пришли к единому варианту, албанцы обошлись поджогом временной церкви. Такой конфликт, которых происходили десятки, был одинаково выгоден и учкистам Хайдари, и четникам Пелагича.
Ситуация накалялась до предела. Возбуждение толпы все возрастало. Многие были вооружены. Потрясая автоматами, люди выкрикивали антиалбанские лозунги, призывая ответить на выходку албанцев точно так же.
– Пора разобраться с проклятыми албанцами! – кричал огромного роста серб с лихо закрученными усами.
– Они выгоняют нас с нашей же территории! – вторил ему бородатый крестьянин из пригорода. Его решительный вид дополнял видавший виды «АК-47». – Я не хочу, чтобы они строили свои мечети на месте наших церквей!
Через некоторое время на площади появились миротворцы.
– Граждане! – начал речь в мегафон Мишель Мазур. – Данными мне полномочиями приказываю вам сложить оружие и разойтись по домам. Мы не допустим беспорядков на вверенной нам территории.
– А церкви наши сжигать вы допускаете? – тонким голосом выкрикнула женщина в черном платке. – Им, значит, можно издеваться над нами, а мы должны сидеть и молчать? Так, что ли, а?
Люди были доведены до крайности. Война, разорение, страх за завтрашнее будущее привели к тому, что нервы у жителей Дмитровицы были натянуты предельно. Теперь для них эта церковь стала символом всего их существования здесь.
– Мы понимаем ваше настроение, но это не повод для того, чтобы затевать действия, нарушающие общественный порядок, – доносился голос адъютанта из мегафона.
В этот момент один из сербов – высокий мужчина благообразной внешности – не выдержал. Раздиравшее его отчаяние дошло, видимо, до крайней точки. На лице были написаны просто какие-то нечеловеческие муки. Он скрипел зубами, произносил отрывки каких-то молитв, делал судорожные движения руками. Наконец он больше не мог сдерживаться.
– Я пойду туда! – закричал он, рванувшись к пылающему храму. – Надо же спасти оттуда хоть что-то!
Бывшая рядом с ним женщина вцепилась ему в рукав.
– Нет! Ты не пойдешь туда, я тебя не пущу! Уже слишком поздно! – Она была тоже настроена решительно. – Ты что, забыл о том, что у тебя двое детей? А кто их кормить будет?
– Пусти!
– Не пущу!
Мужчина рванулся, оставляя в руках жены пиджак, и кинулся к храму. Еще мгновение, и он нырнул внутрь, туда, откуда вырывался огонь и дым.