Баллада о дипкурьерах
Шрифт:
Наконец на дороге навели порядок. Владимир и Мемед тронулись дальше. Оставшийся путь до Анкары хотелось во что бы то ни стало преодолеть без ночёвки, одним махом. Поэтому Владимир настойчиво повторял:
— Жми, Мемед! Жми!
Турок, словно угадывая смысл незнакомого слова, жал, насколько позволял старенький «рено».
В сумерках они въехали на окраину Анкары.
ГОРСТЬ МЕДЯКОВ
Год 1925-й. Урасову предстояло ехать в Польщу, Одному было очень трудно: за ночь не сомкнёшь глаз ни на минуту. Да и вообще
Урасов занимал целое купе. Вагон немецкий, разделённый поперёк на восемь изолированных купе. Каждое имело отдельные выходы на обе стороны.
Снаружи вдоль всего вагона тянулась сплошная ступенька, на которой можно было ехать и стоя, держась за специально сделанные для этого поручни. Поезда ходили редко, мест всегда не хватало. Поэтому на дверях купе, предназначенных для иностранцев, белел листок с польским орлом и надписью: «Купе зарезервировано».
Наступила ночь. Урасов для предосторожности завязал ручки дверей верёвкой. Клонило ко сну. Чтобы прогнать дрёму, Владимир жевал зёрна кофе, непрерывно дымил папиросой.
Наверху, в фонаре, тлел крошечный свечной огарок. Его хватило ненадолго: слабый огонёк совсем погас.
«Случайно или не случайно, — промелькнуло в голове. — Может, нарочно дали маленькую свечку, чтобы я оказался в темноте?»
Подозрительней стал каждый скрип, каждый шорох. Рука плотно прижимала пакет, пальцы ощущали холодок толстых сургучных печатей.
Папиросы кончились. Поезд подошёл к станции. Сквозь дверное стекло было видно: на перроне одиноко торчал сонный лоточник с сигаретами. Урасов выскочил из вагона (диппакет, конечно, при себе) и купил две пачки сигарет.
Быстро возвратился на своё место, завязал верёвкой дверную ручку. Уплыли тусклые огни вокзала. И снова не видно ни зги. «Как бы не поддаться проклятому сну!» Третью или, пожалуй, четвёртую ночь Владимир проводит вот так, в дороге. Он улыбнулся: почему-то вдруг вспомнилось: «Ни сна, ни отдыха измученной душе…» И как будто где-то даже раздалась музыка. Но это была не музыка — сон всё-таки одолел дипкурьера.
Кто знает, чем бы это кончилось, если бы… Раздался негромкий металлический звон. Урасов в ту же секунду очнулся. Левая рука схватилась за пакет: цел. А правая нащупала на сиденье монету. «Из кармана пятак вывалился, — догадался Урасов. — Проклятье, как же это я задремал?! Хорошо ещё, что пятачок разбудил». У Владимира была привычка: носить в кармане медные пятаки. Он любил, засунув правую руку в карман брюк, перебирать медяки. Это замечали даже таможенные чиновники и подозрительно косились на карман советского дипкурьера.
А сейчас монета очень кстати оказалась в роли будильника. Урасов закурил. Вдруг дверное окно стало медленно опускаться. Ниже, ещё ниже. Владимир замер. Стучали колёса, учащённо билось сердце. В открытый прямоугольник просунулась рука и потянулась к внутренней дверной ручке.
Урасов цепко схватил руку.
— Что нужно?
Человек на подножке рванулся, закричал: «Пшеводник!» Справа и слева откликнулись голоса. Урасов отпустил чужую руку и поднял дверное окно. Тип на подножке исчез.
Ясно. За советским дипкурьером
Неожиданность есть неожиданность. Предугадать её практически невозможно. Через сутки Урасов возвращался обратно и получил увесистый свёрток с дипломатической почтой. Прибыл на Венский вокзал. Пакет нёс под мышкой. Едва вошёл в вокзал, навстречу стремительно бросился какой-то человек в сером костюме и рванул пакет с диппочтой. Владимир ответил ударом в солнечное сплетение. Неизвестный полетел на кафельный пол и начал кричать:
— Это мой пакунек, он похитил мой пакунек!
Собралась толпа, прибежал полицейский.
Урасов вынул красный паспорт с золотым гербом, поднял его над головой и громко сказал:
— Я курьер советской дипломатической службы!
— Он обманывает, он похитил мой пакунек! — не унимался провокатор.
Однако паспорт сделал своё дело. Толпа зашумела, двое мужчин в рабочих комбинезонах схватили провокатора за руки.
— Проверьте его документы, — потребовал Владимир у полицейского.
Тот недовольно поморщился.
— Да, да, проверьте его документы! — раздались голоса.
Полицейский резко надвинул фуражку на лоб и отозвал в сторону обоих. Протянул раскрытую ладонь к неизвестному:
— Документы!
Незнакомец показал чёрную книжечку — удостоверение. Полицейский быстро взглянул в неё и тут же захлопнул. Владимир успел заметить: наверху напечатано: «defenzywa» [2]и карандашом проставлен номер 13.
Полицейский повернулся к Урасову, приложил руку к лакированному козырьку с серебряной кромкой:
— Извините! Можете идти.
Урасов направился в свой вагон.
… А другая история произошла в столице буржуазной Литвы — Ковно (ныне Каунас). Урасов доставил пакет и на следующий день должен был возвращаться, Жил он в гостинице Г ранд-отель на Лайсвисаллее, в двухтрех кварталах от полпредства. Паспорт Урасова находился в министерстве иностранных дел Литвы. В ожидании выездной визы Владимир скучал в своём номере, перелистывая литовские и немецкие газеты.
До отхода поезда оставалось полтора часа. Пора идти в полпредство. Была поздняя осень. Деревья стояли голые, аллеи скверов покрывал рыжий ковёр опавших листьев. Вот и полпредство — одноэтажное каменное здание с небольшим двором. Перед фасадом огромные липы.
Едва подошёл Урасов к ограде, как перед ним, словно из-под земли, выросли люди в штатском и попытались схватить. Засада! Рванулся в сторону. Но и тут сразу несколько солдат с винтовками преградили дорогу. Бежать некуда. Подскочил к ближайшему дереву, прислонился к нему спиной — так легче отбиваться от наседавших.
Хоть бы кто-нибудь выглянул, заметил! Но там, видимо, не слышали, что делается на улице. Тогда Владимир выхватил из кармана несколько медяков и швырнул их в окно. Звякнуло стекло.