Баллада о драной душе
Шрифт:
поверь мне, здесь давно от нас устали.
Весною накрывает депрессняк,
но никому нет дела до бедняг,
земную жизнь прошедших на две трети
и, оказавшись в сумраке лесном,
мечтающих во снах лишь об одном:
начать всё вновь – бессмертными, как дети.
(25 марта 2017)
*тети-мети, они же тити-мити – деньги (жарг.).
Когда
Когда коты вдруг начинают петь,
Когда теплее дни и ветры тише,
Когда повеселевший старый пердь
Клюкой гоняет звонких ребятишек,
Когда овен своим упрямым лбом
Грозит апрелю расшибить воротца –
Я чую, что покуда не слабо
Барахтаться, буянить и бороться.
Возвращение блудного сына
Едва весенние разливы
Копытца облизнут Тельцу –
Не блудный сын, но сын блудливый
Подступит к отчему крыльцу.
Едва листва зашевелится
И облиняет старый волк –
С трудом узнав родные лица,
Сын глухо выдохнет: "Ну вот…".
И ни вопроса, ни упрёка,
Ни отпущения грехов;
Лишь дряхлый флюгерок, затрёкав,
Пыхнёт в сердцах щепой с верхов.
"Ну вот…". Как много в этом звуке!
А ровным счётом – ничего.
Отец и мать скрестили руки,
Глядят на сына своего,
Сухие губы плотно сжали,
А чадо мнётся у дверей,
Как будто беглый каторжанин
Смиренно клянчит сухарей…
24 февраля 2012
Ростовские сакуры
Где-то стынут гордые Исаакии,
Сосны вымерзают, как фрондёры, –
А в Ростове расцветают сакуры
Под смешным названием жердёлы*.
Значит, у души моей безбашенной
В раннем ли апреле, в позднем марте ли
Снова будут лепестки окрашены
В чистый цвет моей японой матери.
Благодать, как на далёком острове
Только капля алого на белом:
Ты раскосым взглядом жало острое
Мне под сердце вгонишь до предела.
И когда, дохнув вишнёвой пылью мне,
Упорхнёшь ты в сторону Шанхая,
Где-то сфинкс взмахнёт устало крыльями,
Грязный снег лавиной отряхая.
(4 мая 2005)
*Жердёлой
Кинанебудет?
В кашне заверчен человечек –
Не болен, но слегка хрипат.
Апрель. Десятое, под вечер.
Весна. В Ростове снегопад.
Как это, в сущности, нелепо:
Ведь вишне скоро цвесть пора –
Но серый пепел сыплет с неба
Всевышний, что за номера?
Ростовский сумрак разрисован
Гурьбой свихнувшихся чертят:
Не пух порхает невесомо,
А хлопья грязные летят!
Туманный смрад, сырой и прелый,
Тяжёлым пеплумом покрыт
Так что там, в небе, отгорело?
Так что же там ещё горит?
А всё пронзительно и просто:
Господь в горячечном бреду
Сжигает жалкие наброски
Второго тома «Мёртвых душ».
Испита горькая настойка,
Давно тосклив графин пустой;
Сложила крылья птица-тройка –
Отец, и Сын, и Дух Святой.
Ни слова, ангелы, отвяньте!
Том первый – тот был ничего,
Хотя в экранном варианте
Не всё сложилось у него.
Листы в огонь Создатель мечет
Но продолжения кина
Ждёт разнесчастный человечек
В кашне у мутного окна.
(Ночь с 10 на 11 апреля 2009)
Тополиные беседы
Теплынь уступит холоду навряд –
Они и так весь май провоевали.
И тополя друг с другом говорят
Пуховыми, летучими словами:
О том, что воздух медом отравил
Какой-то псих до головокруженья,
О счастье, о погоде, о любви
И о международном положенье,
О девушке, с которой мужики
Не сводят глаз, под маечкой из шелка
Угадывая острые соски,
Нацеленные в небо, как двустволка.
Мне спасу нет от этих болтунов –
Я скоро просто крышею поеду:
Конец ознакомительного фрагмента.