Баллада о Сандре Эс
Шрифт:
— Тут работает мой друг, — пояснил Марек, — И пиццы у него самые вкусные в мире.
Я улыбнулась, хоть и немного натянуто. Правда, когда мы оказались внутри, напряжение как рукой сняло: скатерти в красно-белую клетку, свечи в плетеных подсвечниках. Я съела большую «гавайскую» пиццу с сочными дольками ананаса.
За едой мы почти ничего не говорили. Наверное, будь в пиццерии больше народу, разговор завязался бы легче. Но вокруг стояли пустые столы. У парня, о котором говорил Марек, был выходной, так что нам пришлось заплатить из своего кармана. Каждый платил за себя.
Марек
Когда я вылезала из машины, он вдруг взял меня за руку:
— Пожалуйста, забудь, что я сказал про работу… Мои друзья ужасно разозлились, когда я сказал, что у нас нет разрешения на работу. Но ведь ты не сдашь нас полиции, правда?
— Конечно, нет. Зачем мне это? — мне стало обидно. Вот зачем он возил меня в пиццерию! Я захлопнула дверцу микроавтобуса и, не оборачиваясь, пошла домой.
30. Понедельник
— Ей стало хуже. Она бредит, — сообщила Мари на следующий день, как только я вышла из лифта. — Когда приходит в себя, зовет только тебя.
Юдит Кляйн была очень бледной. Похоже, она не слышала, как я вошла в комнату. Я присела на краешек кровати, не сводя с нее глаз. Юдит вытянула руку, медленно провела ладонью по одеялу, пока не коснулась моих пальцев, и сжала их на удивление крепко.
— Я не виновата, поверь, — пробормотала она.
— Верю, — произнесла я как можно тверже.
Юдит открыла глаза и попыталась сесть.
— А Бенгт думал, что я пыталась убить его брата! Я знаю, он так думал! — ее голос сорвался.
Я погладила ее по руке, чувствуя сильное биение пульса.
— Возможно, так и было. Я ведь его сдала. Опознала и его, и машину.
— Как это?
— Ты видела вырезку из газеты, заметку про аварию? Под заголовком «Покушение»?
Я кивнула, надеясь, что она начнет рассказывать более связно и я хотя бы что-нибудь пойму.
— Брат Бенгта, Свен, общался с нацистами. Особенно дружил с одним лейтенантом, высоким молодым человеком с холодными голубыми глазами. Однажды он подошел ко мне, когда я закрывала магазин. Сказал, что хочет предупредить. Что он за мной наблюдал, видел меня со шведским офицером. То есть он видел меня с Бенгтом в городском парке. «Чтобы такого больше не было», — сказал он и пристально посмотрел на меня. Глаза у него были голубые, льдистые. Первый раз в жизни я видела такой холодный взгляд. Однажды вечером, когда я возвращалась домой после прогулки с Бенгтом, увидела, что кто-то написал на витрине…
Юдит сглотнула, ей было трудно говорить, но наконец она произнесла:
— «Еврейская шлюха». Понимаешь, что это значит?
Я кивнула.
— Я окаменела. Неужели про меня? Сходила за тряпкой, стала тереть. Терла и терла, и все мне казалось, что буквы видно. И еще казалось, что за мной наблюдают. Что кто-то смотрит на меня и на это слово, которое все никак не стиралось.
— Что ты сказала Бенгту?
— А что я могла сказать? Мне казалось, что я его недостаточно хорошо
В уголках рта Юдит скопилась белая пена, я попробовала стереть ее носовым платком, но Юдит нетерпеливо мотнула головой — хотела говорить дальше.
— Та серая машина с кожаным верхом, в которой они ездили… там было накурено, пахло кожей и яблоками… Свен и его друг, лейтенант с холодными голубыми глазами. Сильно пахло яблоками. Я хорошо запомнила, по приборной доске каталось совсем красное яблоко, то вправо, то влево. Я все ждала, когда оно упадет, но Свен поворачивал то направо, то налево, и яблоко каталось туда-сюда и не падало.
Юдит закрыла глаза, запахнув сорочку и прижав руки к груди. Ее бил озноб.
— Я кричала, но меня никто не слышал. Лейтенант с ледяными глазами сказал: «Ты, кажется, не поняла, что мы всерьез, хватит вешаться на шею Бенгту Мортенсону, грязная еврейская шлюха». Они говорили — не понимаем, как ты смеешь так себя вести в нашей прекрасной Швеции. Они решили перевезти меня через границу и оставить там, чтобы семья Мортенсон жила спокойно и прилично. «На этот раз просто предупреждаем, — сказал лейтенант. — В следующий раз отправим в немецкий лагерь. Там из таких, как ты, делают мыло и абажуры для ламп». Он порвал на мне одежду и вытолкнул из машины. В канаву. Когда я немного пришла в себя, побрела в город, в разорванных тряпках, грязная, с разбитым коленом.
31. Вопрос Юдит
Юдит тяжело дышала. Я протянула ей стакан воды, но она только покачала головой.
— Я хочу, чтобы ты услышала меня. И сказала, виновата ли я в смерти Свена. Правильно ли я поступила. Раз теперь ты знаешь, что он со мной сделал.
Я села на стул рядом с кроватью, чтобы видеть ее лицо, глаза — в них читалось все, что она не могла выразить словами.
— Вы ему так и не рассказали? Бенгту?
— У нас было так мало времени наедине. Он хотел, чтобы я была счастлива с ним. Как же я могла говорить такие ужасные вещи? О его родном брате? Может быть, это разрушило бы наши отношения. К тому же, много было такого, чего я не могла рассказать.
— Не могли? Почему?
— Я не могла просто жить и ждать, когданацисты замучают до смерти моих близких. Поэтому я согласилась помогать движению Сопротивления, сообщая важные данные.
Вскоре я услышала ужасную новость. Якоб Хирш. Мой папа. Застрелен при попытке побега. Где-то на севере Норвегии. О маме и братьях мне ничего не было известно. Я могла только надеяться, что когда-нибудь увижу их снова. Теперь ты понимаешь, что я была вынуждена действовать?