Баллада о Сандре Эс
Шрифт:
— Not me.
— Okay. We shall try to warn you if it’s falling down. The house I mean [3] .
Я вхожу в подъезд; такое чувство, что дом вот-вот рухнет. Так вот почему мне досталась эта квартира. Все жильцы переехали, им дали временное жилье. Я одна буду тут куковать, пока дом не развалится.
В кухонном окне маячат рабочие. Когда я сливаю воду из кастрюли со спагетти, тот, с жидкой бородкой, машет мне и ждет, улыбаясь и засунув руки
3
Не понимаю. — Я тут живу! — Мы делаем ремонт. Мы думали, все отсюда переехали. — А я нет. — Ладно, мы постараемся тебя предупредить, если дом будет разваливаться. — Англ.
— I just wanted to tell you that you have to say if we are disturbing you too much!
Он говорит по-английски, как русский бандит из кино. И пусть не морочит мне голову — как будто если я попрошу не мешать, они пойдут ломать другой дом!
— Well, someone pays you to work here, on this house, right?
— Right. My name is Marek. From Krakow, —он улыбается и, кажется, не спешит возвращаться к работе.
— And I’m Sandra. Where’s Krakow?
— In Poland. We are all from Poland.
— Okay. I see [4] .
Мне хочется закрыть окно. Парень стоит так близко, в полуметре от меня. Я киваю, давая понять, что разговор окончен, и закрываю окно. Немного поколебавшись, опускаю и жалюзи. Потом стою и гадаю, ушел он или нет. Наконец приподнимаю жалюзи и выглядываю: он повернулся ко мне спиной и шагает к своим приятелям. Двигается так ловко, как будто всю жизнь только и делал, что лазал по строительным лесам. Мелкие уверенные шаги, полный контроль над телом. Я опускаю жалюзи и возвращаюсь к кастрюле со спагетти.
4
Ты скажи, если мы будем мешать. — Ну, вам ведь платят за ремонт этого дома, так? — Так. Меня зовут Марек. Я из Кракова. — А я Сандра. Краков — это где? — В Польше. Мы все из Польши. — Понятно. — Англ.
Работают они до половины одиннадцатого. Я включаю телевизор, но картинка дрожит и плывет. Тогда я раздеваюсь, забираюсь в постель и довольно быстро засыпаю, несмотря на шум. Проснувшись от тишины, встаю и подхожу к окну, чтобы приподнять жалюзи: те четверо рабочих складывают инструменты в старый микроавтобус возле дома, смеясь и толкаясь, как дети. Тот, которого зовут Марек, вдруг срывается с места и бежит к лесам. Остальные кричат ему вслед. Схватив какую-то забытую вещь, он возвращается к своим приятелям. Микроавтобус стартует с таким ревом, как будто мотор вот-вот взорвется.
На улице становится совсем пусто. Я дрожу в ночной сорочке. Даже не знала, что в большом городе может быть так тихо. Этот дом и весь этот район совсем не похожи
Над парком поднимается почти полная луна. Под деревом остановилась пара, мужчина и женщина. Когда они целуются, у меня кружится голова и перед глазами все плывет, как в тумане. Почему обязательно у меня под окном? Пол качается под ногами, как палуба корабля.
Лежу в постели, а внутри будто ножом режет и колет. В комнате темно. Я лежу, обхватив себя руками. Не особо приятно — мои руки не похожи на руки Себа, да и неудобно. Провожу ладонью по животу, глажу нежную кожу.
20. Ночь, 3:43
Я в цирке, под самым куполом из синего брезента. Я вишу вниз головой, согнув ноги в коленях. Юбка свисает на лицо, так что перед глазами у меня только красная ткань, которая лезет в рот и в нос, мешая дышать. Я на секунду расцепляю пальцы, чтобы поправить юбку, но она снова падает, лезет в рот. Меня тошнит. И тут я вдруг понимаю, чему аплодирует и смеется публика. Холодно между ног, мерзнут бедра, меня знобит: я голая.
Проснувшись, я обнаруживаю, что совсем запуталась в пододеяльнике, влажном от пота. На часах три сорок три. Я встаю и приподнимаю жалюзи. Луны больше не видно, рабочих на лесах тоже.
21. Вечер
— Не иди у нее на поводу! Иногда она вызывает персонал, только чтобы поболтать, когда ей одиноко.
Я в недоумении: разве мы не должны разговаривать с подопечными? Разве не нужен любому человеку собеседник, готовый выслушать?
— Дел у нас очень много, — поясняет Мари, бросив на меня холодный взгляд. — Ты нужна не только Юдит Кляйн. Замечательно, что у вас хорошие отношения, но не позволяй ей думать, что ты полностью в ее распоряжении.
Поэтому я не приближаюсь к комнате номер пять до самого вечера.
Юдит лежит на спине, укрыв ноги пледом, и слушает, как мужской голос торжественно читает какой-то текст. Я уже собираюсь выйти и прикрыть дверь, как она вдруг открывает глаза и выключает радио.
— Некоторые писатели смотрят на людей, как на чучела животных в музее.
— Может быть, когда-нибудь так и будет. Чучела людей в музее.
Юдит смеется, как будто я пошутила, а потом показывает мне фотографию в рамке, которая стоит на тумбочке.
— Кто это, по-твоему?
— Ваш муж. Он умер?
— А что, это заметно? — Юдит внимательно изучает фото. — Что он умер?
— Я просто подумала. Вам его не хватает?
— Не сказала бы. Мы друг другу только мешали. А еще у нас родились два сына. Близнецы.
— Поздравляю… с опозданием, конечно.
Юдит снова смеется и показывает мне еще один снимок: два пухлых малыша в вязаных одежках.
— Хорошенькие?
Я вежливо киваю. Хотя на самом деле меня поражает ее бесцветный, какой-то пустой голос.
В тот же вечер сыновья навещают Юдит. Двое упитанных мужчин средних лет входят, помахивая одинаковыми букетами и одинаково улыбаясь.
— В коридоре не было ваз, мама.
— Поздоровайтесь с Эс, мальчики!
У них потные ладони и одинаковые рукопожатия. Как будто поздоровалась дважды с одним человеком.