Баллада о сломанном носе
Шрифт:
— Да-да, отлично, что у тебя есть эта работа, — замечает та, — хотя у тебя и нет образования.
Тут бабушка оборачивается ко мне с очень странным выражением лица.
— Я очень горжусь мамой, — поспешно добавляю я. Если бы мама сама посмотрела в интернете про «Теленор», мы смогли бы договориться о ее мнимых рабочих обязанностях там. Неужели бабушка и впрямь верит, что ее дочь занимается техобслуживанием сетей и руководит четырьмя подчиненными, из которых двоих зовут одним и тем же именем Берре?
— Это
— Разумеется, — отвечает мама.
В бабушкиных вопросах частенько сквозит некая странность — словно ей как-то грустно их задавать.
Мама просит нас доесть бургеры, а то они совсем остынут.
Пока мы продолжаем трапезу, бабушка рассказывает о своих приятных соседях. Я выпадаю из разговора и уже жду не дождусь, когда бабушка уйдет и я наконец смогу петь в туалете.
После еды я ненадолго зависаю в интернете, пытаясь найти что-нибудь о песнях, предназначенных лишь для моего собственного удовольствия. Читаю о том, что власти Филиппин штрафуют людей за недостаточно бодрое исполнение гимна, — ну, мне и это не помогло бы…
Приходится заняться какой-нибудь дурацкой игрой, чтобы только убить время.
Перед тем как уйти, бабушка обращается ко мне:
— Мама рассказала мне о вашем концерте. Я, пожалуй, приду, коль уж она сама допоздна задержится на работе.
— Отлично, — говорю я.
Бабушка всегда является на школьные мероприятия. И никогда не спрашивает, почему у мамы именно в эти дни полный аврал на службе.
— Вам что-нибудь нужно? — спрашивает она уже в дверях.
— Нет-нет, у нас все есть, — отвечает мама.
— Можно я дам Барту сотню на что-нибудь приятное?
— Не нужно, он только что получил карманные деньги на неделю.
— У тебя к туфле что-то прилипло, — я показываю на грязную бумажку на бабушкиной подошве.
— Ой, да, наверняка прицепилась где-то в подъезде… то есть на улице. Теперь их не моют. Видно, никого не волнует, как выглядит наш город.
— Да уж, в последнее время совсем плохо стало, — поддакивает мама.
После бабушкиного ухода мама валится на диван, и тот издает угрожающий скрип.
— Боже мой, как эта дамочка умеет достать!.. — вздыхает мама.
— А по-моему, она отличная.
— Я скоро дам тебе карманных денег, Барт. Но пособие придет только после двадцатого.
— Мне сейчас деньги ни на что не нужны.
Я запираюсь в туалете. Звуки выпеваются легко и свободно, я чувствую, как они поднимаются откуда-то из глубины легких и живота. Я кажусь себе слившимися в одно целое сиамскими близнецами: один ранит слух, а другой поет, как райская птица. По-видимому, эти двое между собой никогда не договорятся.
Когда я выхожу, мама ласково гладит меня по спине.
— Не переживай, — говорит она, — петь только для себя тоже неплохо.
— Угу.
— Очень
— Мне надо на тренировку.
— Задай им жару!
Вес мухи — именно в эту категорию меня пытаются определить. Могли бы ее назвать и «весом комара». Это для тех, кто тянет на сорок восемь — пятьдесят один килограмм. Я — тридцать шесть с половиной. Достоинство малого веса в том, что можно быть очень стремительным. Так сказал тренер. Когда-нибудь я наверняка научусь пользоваться этим преимуществом.
— Отличная работа, Барт. Теперь сделай пятьдесят приседаний.
С тренером все в порядке. Он просто хочет, чтобы я мог противостоять другой мелочи с весом мухи. Иногда перед сном под одеялом я мечтаю все последующие годы расти, как одуванчик, и оказаться не меньше Мохаммеда Али, чтобы побеждать огромных противников из далеких стран. От подобных фантазий меня бросает в жар.
— Давай, Барт! Такой темп никуда не годится. Бокс часто называют «благородным искусством самообороны». Но на самом деле все в основном сводится к тому, чтобы повалить противника.
— Отлично выкладываешься!
Ну вот — «отлично выкладываешься». Я часто выкладываюсь по полной, хотя этого почти всегда недостаточно.
Два раунда я прохожу в спарринге с Кристианом. Мы ровесники, но он на голову выше, и у него имеются кое-какие мускулы, чего я совершенно лишен. Он нормальный парень — мы боксируем слегка и Кристиан не пытается нокаутировать меня, пока тренер стоит к нам спиной.
На тренировке мы никогда не говорим о тех, кого бокс превратил в «овощ», — только о великих борцах, о героях, завоевывавших призовые пояса… которых не нацепишь ни на одни брюки.
— Как дела? — спрашивает Кристиан, когда мы садимся отдохнуть на пластиковые стулья у стены.
— Нормально.
— Глаз уже почти совсем в порядке.
— Да.
— Тебя в школе не доставали?
С Кристианом мы друзья только на «Фейсбуке», я о нем ничего не знаю. Вопрос его смахивает на апперкот.
— Да нет…
— Хорошо. Но, если будут, скажи мне.
— Ну да.
Вообще-то отличная идея: из ниоткуда возникает Кристиан и мочалит публику вроде Августа или Ионни.
Но, как говорит наш учитель, нахрапом поля не вспашешь. Положим, один раз сработает, но не может же Кристиан появляться в моей школе ежедневно…
Кристиан встает и принимается дубасить грушу. Я довольствуюсь выпадами в воздух.
— У тебя есть время? — спрашивает тренер в конце занятия.
Я тащусь за ним в офис и сажусь на обшарпанную табуретку. На стене висят черно-белые фотографии боксеров — Джорджа Формана, Шугар Рэя, Леонарда и, конечно, Али. Тренер считает Али величайшим боксером всех времен и народов.