Баллада об ушедших на задание
Шрифт:
– Благодарю вас, капитан, – так же резко, словно отрывая кусок воздуха, ответил немец. – Не беспокойтесь понапрасну. Мой род идет от самого Карла Великого! И они, – граф боднул головой в сторону разведчиков, – могут меня убить, это так, но оскорбить – никогда!
– Прекрасная речь, – сказал капитан Сад. – Но вам повезло, что мои ребята плохо знают немецкий.
– Вздор! Можно попросить, чтобы они не упирались мне в спину автоматами?
Капитан сделал знак, и все отошли под стены. Лицо немца вдруг исказилось, он напрягся, и не успел еще никто сообразить, что же, собственно, произошло, как раздался
– Надеюсь, вы не возражаете, капитан? – усмехнулся он, довольный произведенным впечатлением. – Это чертовски неудобно, когда руки связаны за спиной. Не так ли?
– Браво, – медленно сказал капитан Сад, сделал еле заметный знак рукой – и все автоматы опустились.
Немец повернулся в одну сторону, в другую.
– Да не смотрите на меня так! Я не воюю. Ни с кем! Я ни против кого. Я сам за себя! Я нейтрал! Понимаете?
Он размахивал руками в свете скрестившихся на нем трех узких лучей фонариков и говорил слишком громко, почти кричал. Хорошо, что мы в часовне, а не на открытом месте, подумал капитан Сад. Отсюда, пожалуй, даже ночью в замке не услышат. Но лучше бы поскорей отойти в лес.
Вдруг поведение немца резко изменилось. Он, очевидно, что-то заметил, потому что притих, медленно обвел взглядом часовню – и опять взорвался смехом:
– Вот забавно, капитан! Я только сейчас заметил, что нас в часовне двенадцать. Как апостолов! – он прыснул и спросил с насмешливой ухмылкой: – Господа, позвольте узнать сразу: кого из вас зовут Иудой?
Капитан Сад еле заметно улыбнулся. Такое не часто доводилось видеть даже его разведчикам.
– Интересно, – сказал он. – Очень интересно… Оказывается, вы замечательно считаете, граф. Даже при таком освещении вы ухитрились пересчитать нас!.. Лихо. Я надеюсь сейчас услышать, граф, где вы научились так замечательно считать.
13
Против ожидания разведчиков капитан Сад не спешил с допросом. Больше всего его занимал Рэм. Вместе с Борей Трифоновым, первым в роте специалистом по анатомии, капитан долго мучил Рэма – вертел, сгибал, прощупывал; наконец они решили: вроде бы только ушиб.
– Тебе придется попотеть сегодня над Рэмом, – сказал капитан Сад. – Вся надежда на твои руки, Боря.
– Об что звук, – сказал Боря Трифонов. – Вот только фундамент заложу попрочнее…
И он похлопал себя по животу.
Еще недавно Боря Трифонов серьезно занимался боксом, даже первые места брал на профсоюзных соревнованиях. Но в разведке его «коронка слева в челюсть» не понадобилась ни разу, зато как массажиста эксплуатировали без зазрения совести. Хорошая слава всегда приятна, и все же Боря считал, что судьба несправедлива к нему. Он мечтал о подвигах, он был готов к ним; боевая репутация Рэма Большова была для него идеалом; но подвиги совершали другие, и в поиск уходили чаще другие, и Боря уже всерьез начинал подозревать своего капитана, что тот просто-напросто его бережет. И в этом был резон: отчаянных автоматчиков капитан Сад мог набрать любое число, а вот умелый массажист на всю армию был один.
После кулеша любопытных не осталось: спать завалились. Только возле часовни коротал ночь между «Дегтяревым» и рацией Сашка, да Боря Трифонов, сосредоточившись
Немец держался спокойно, высокомерно и нагло.
– Я думал поначалу, что он хамоват со страху, чтобы вида не подавать, где у него сейчас душа, – сказал Алексей Иннокентьевич капитану. – Но похоже, Володя, это не так. Он действительно слишком плохо воспитан. И через слово тычет своей родословной…
Версия графа была простой и ясной. Он гостил во Львове у приятеля, командира авиационного полка (его «мессершмитты» прикрывали Бориславско-Дрогобычские нефтяные промыслы, хотя им не раз приходилось драться в небе и над самим Львовом, и на юг их бросали, на перехват американских «летающих крепостей»). Они уже дважды охотились в Карпатах – на кабанов и оленей; их много расплодилось за время войны. Но на прошлой неделе на вечеринке один офицер рассказал о каком-то озере вот в этом районе; мол, птицы здесь видимо-невидимо, и лебеди, и утки всех пород. Граф загорелся. Взял с собой только двух слуг и прикатил на своем «опель-адмирале». Озера они не нашли; в довершение граф еще и заблудился…
Он видел, что его история не вызвала ни сочувствия, ни доверия. Русские даже злились; но почему – граф не мог понять. Хотя это было и несложно.
И капитан Сад и Малахов понимали, что немец несет чепуху. Поймать, опровергнуть его не составило бы труда. Только зачем? Как «язык» он не представлял интереса, а в остальном… Что бы сейчас он ни говорил, какие бы доказательства ни приводил в свое оправдание – полного доверия ему не было. Значит, и для них не было выбора. Ситуация исключала выбор. Ситуация была такова, что н_а_д_е_ж_н_о_е_ решение было одно: графа следовало убить. На всякий случай.
– Вы же понимаете, отпустить вас мы не можем. Тем более – таскать за собой, – уклончиво ответил Алексей Иннокентьевич на прямой вопрос графа: когда он сможет считать себя свободным?
Немец вдруг понял: это приговор. Он банальная жертва обстоятельств, жертва случая…
– Бандиты! – негромко сказал он и презрительно выпятил нижнюю губу. – Бандиты! – с удовольствием повторил он, и как точку поставил – стукнул кулачищами по коленкам.
Русские не шелохнулись, словно это их не касалось.
– Откровенно говоря, я сразу подумал, что кончится именно так. Всегда кончается одинаково, черт побери! – сказал граф и тихо засмеялся.
Было видно: он еле сдерживает себя, чтобы не взорваться. Кулаки выдавали – постукивали по обтянутым галифе коленкам. Да похрустывал валежник, на котором он сидел.
– Но я идеалист, господа. Так, видите ли, воспитан. И если люди обычно примеряют всех на свою колодку, у идеалистов это получается особенно смешно: для каждого встречного у них припасена аксиома, что «этот человек – хороший». Чем это кончается обычно, надеюсь, вам ясно.