Бальтазар (Александрийский квартет - 2)
Шрифт:
"О дурно написанной вещи он обычно говорил тоном весьма одобрительным: "В высшей степени эффектно". Это было чистой воды фарисейство. Он не настолько интересовался искусством, чтобы говорить о нем с другими ("Мелковата сучка, чтобы крыть, не стоит и обнюхивать"), вот и прятался за этим своим "В высшей степени эффектно". Однажды в сильном подпитии он добавил: "Эффектно то, что выжимает из публики чувства, не давая взамен ничего действительно ценного"".
"Ты чуешь? Чуешь?"
"Все это угодило в Жюстин, как заряд крупной дроби, лишив ее всякого подобия равновесия и в первый раз в жизни устроив ей встречу с тем, чего она уже и не ждала найти: со смехом. Представь, во что малая толика насмешки способна превратить наши Самые Высокие Чувства! "Что касается Жюстин, сказал мне однажды Персуорден, тоже по пьяной лавочке, - я вижу в ней старый, скучный сексуальный турникет, через который, как предполагается, всем нам предстоит пройти, - этакая коварная александрийская
"Жюстин, со своей стороны, изо всех сил старалась относиться к нему как нельзя серьезней, но он откровенно отказывался внушать ей симпатию или делить с ней свое одиночество - благословенный источник спокойствия и самообладания".
"Жюстин же, как ты знаешь, одиночества не переносит совершенно".
"Как-то раз ему пришлось, насколько я помню, читать в Каире лекцию, в филиале нашего Общества любителей искусства. Нессим был занят и попросил Жюстин подбросить Персуордена на машине. Вот так они и отправились вдвоем в путешествие, которое как раз и вызвало к жизни странную до нелепости тень любовной драмы, что-то вроде умно сработанной при помощи волшебного фонаря картинки пейзажа, и автором ее был - да нет, вовсе не Жюстин, а гораздо худший пакостник - наш друг писатель собственной персоной. "Это были Панч и Джуди во всей красе и славе", - говаривал впоследствии Персуорден, всегда с сочувствием".
"В то время он с головой ушел в работу над очередным романом и, как всегда, начал уже замечать, как обыденная жизнь, кривляясь и гримасничая, понемногу выстраивается вдоль им же самим в романе намеченных линий. Было у него объяснение для такого рода странностей: любая концентрация воли смещает ровное течение жизни (Архимедова ванна), она же определяет и угол отклонения. Реальность, считал он, всегда стремится подражать человеческому воображению, коему она, по большому счету, и обязана самим фактом своего существования. Отсюда, мне кажется, ты не можешь не сделать вывода: он был куда серьезней, чем хотел казаться, и за фасадом откровенных дурачеств жили вполне определенные идеи и убеждения. В тот день, надо сказать, он был здорово пьян; как обычно, когда работал над книгой. От книги до книги он капли в рот не брал. И вот там, в шикарном авто, бок о бок с чем-то безусловно красивым, смуглым, с глазами, накрашенными густо - как на носах древнегреческих трирем, - ему вдруг показалось, что книга, всплыв из глубин, застыла мощным базальтовым ложем под поверхностью его жизни, как под верхним листом бумаги - стальные скрепы, которые соединяют вместе подшивку отчетов о текущих событиях, как магнит в избитом школьном эксперименте, - и властно расчертила все вокруг незримыми линиями мощного магнитного поля".
"Флирт, заметь, никогда его не интересовал, и если он начал бить клинья под Жюстин, то исключительно из писательского интереса - ему хотелось обкатать некоторые фразы и интонации, проверить найденные при работе над романом "вкусные" идеи, прежде чем, фигурально выражаясь, сдать их в набор. Впоследствии он, конечно же, горько раскаивался в эгоистическом своем эксперименте. Он тогда как раз изо всех сил пытался избавиться от абсурдных клише, навязываемых нам повествовательной формой: "Он сказал", "Она сказала", "Он посмотрел многозначительно, он медленно поднял голову, он выпалил" и т. д. Можно ли вообще "реализовать" персонаж, не прибегая к такого рода подпоркам? Вот об этом-то он и думал, сидя рядом с ней на песке. ("Ее ресницы коснулись его щеки". Merde alors!* [Ну и дерьмо! (фр.)] Он что, и вправду мог такое написать?) Черные ресницы Жюстин подобны были... чему? Так что целовал он ее не без пыла и вполне чистосердечно, пусть и слегка рассеянно, ибо вряд ли его поцелуи предназначались лично ей. (Один из великих парадоксов любви. Сосредоточенность на объекте страсти да и само обладание суть яды,) Она вела себя смешно, даже нелепо, и он нелепость эту наглядно ей продемонстрировал серией обезоруживающих в своей искренности шутейных выходок, и она с удивлением обнаружила, что смеется, - и с облегчением едва ли не греховным. Ее поразили не только свежий запах его волос и кожи, не только его манера овладевать женщиной, исполненная чуть ленивой бесстыжей изобретательности, он был как-то странно самодостаточен, замкнут на себе. В ней всплеснуло неведомое доселе страстное любопытство. Да и те вещи, что он говорил! "Конечно, я читал "Mнurs" и раз сто по ходу дела узнавал тебя в исполнительнице главной трагической роли. Книга хорошая, она, конечно же, написана прирожденным lettrй* [Литератором, беллетристом (фр.).] и отдает
""Пусти, ради Бога!" - возопила она наконец, решив вести себя так, будто она в ярости. Она за ним не поспевала. Он успел напасть и отойти назад, а ум ее, так сказать, все еще дремал.
"Ты что, не хотела со мной переспать? Значит, я ошибся!""
"Она посмотрела на него в упор, слегка ошарашенная выражением притворного раскаяния на его лице. "Нет, конечно нет. Да". Где-то у нее внутри рефреном звучало: "Да, да". Привязанность без отпечатков пальцев нечто столь же простое, как плыть под парусом или нырнуть где глубоко. "Дурак!" - вскричала она и вдруг ни с того ни с сего, сама удивившись, рассмеялась. Только ли нахрапом он взял ее? Не знаю. Моя точка зрения - это всего лишь моя точка зрения".
"Она, сама для себя, объясняла позже его поведение тем, что секс для него по природе своей ближе всего стоял к смеху - свободный ото всякой обусловленности, ни святой, ни профанный. Сам Персуорден писал, что считает секс комичным, божественным и низким одновременно. Но у нее никак не получалось расставить все точки над i, найти точное определение, она ведь любила точные определения. Сказав ему в тот раз: "Ты погряз в промискуитете, совсем как я".
– она получила в ответ злую и даже с яростью произнесенную фразу. "Идиотка, - ответил он ей, - у тебя душа клерка. Для тех, кто любит поэзию, не существует такой вещи, как vers libre* [Вольный стих, верлибр (фр.).]". Этого она не поняла".
""Ты ведешь себя как впавшая в благочестие старая грешница, этакая подушечка для иголок, и мы все обязаны попеременно втыкать в тебя ржавые булавки восхищения", - сказал он резко. Позже, в дневнике, он сухо добавил: "Свет яркой личности манит мотыльков. И вампиров. Художники всех стран, запомните это и будьте бдительны!" И грубо выругал за неосторожность свое отражение в зеркале: в который раз эгоизм и любопытство подложили ему свинью, и самую что ни на есть ненавистную - интимную связь. Но он увидел в лице Жюстин спящей, как проглянул вдруг ребячливый жилец ее души, "известковый отпечаток папоротника в толще мела". Ему показалось, что именно таким должно было быть ее лицо когда-то, в ее самую первую ночь. Волосы спутаны, разбросаны по подушке, как взъерошенный черный голубь, пальцы как усики какого-то растения, теплый рот, сонное дыхание; теплая, как фигурный торт, только что из духовки. "А, черт!" - вскричал он в голос".
"Затем он снова ругался, про себя, лежа с ней в постели в гостинице, переполненной александрийскими знакомыми, которые могли в любой момент перехватить неосторожный взгляд или жест и увезти сплетню с собой в Город, откуда они сегодня утром отбыли вместе. Ты ведь знаешь, Персуордену было что скрывать. Он был не тем, за кого себя выдавал. И в то время ему совсем не улыбалось испортить отношения с Нессимом. Чертова баба! Я так и слышу его голос".
""Ecoute...""
""Rien - silence"".
""Mais chйri, nous sommes seules".*
["Послушай..."
"Стой - помолчи".
"Но, дорогой, мы одни" (фр.).]
Она - все еще в полусне. Быстрый взгляд на дверную защелку. Она вдруг почувствовала приступ раздражения: эти его мещанские страхи. Кого он ждал, кого боялся - шпионов, мужа?"
""Qu'est-ce que c'est?""
"Je m'йcoute moi-mкme"".*
["В чем дело?"
"Я слушаю себя" (фр.).]
Желтые глаза без следа божественной мудрости; он был как высеченное в скале изображение бога, стройного и со взъерошенными усиками. Прошлые жизни? "Le cнur qui bat".* ["То сердце, что бьется" (фр.).] Он насмешливо процитировал популярную песенку".
""Tu n'est pas une femme pour moi - pas dans mon genre"".* ["Ты не та женщина, что нужна мне, - совсем не в моем вкусе" (фр.).]
"И она поняла, что должны чувствовать побитые собаки: всего лишь минуту назад он целовал ее, требовательно, почти назойливо, и дрожь боли сменялась дрожью наслаждения, но требовательность эта - теперь она знала - была не от него самого, а от его неудовлетворенной страсти".
""Что тебе от меня нужно?" - сказала она и ударила его по лицу - затем лишь, чтобы ощутить жгучую боль ответной пощечины - как облачко ледяных духов из пульверизатора. И снова он принялся валять дурака, пока она не рассмеялась - против воли. Все это ты мелеешь найти в третьем томе: тот эпизод с проституткой - один в один. Я случайно наткнулся на нужную страницу".