Балтийцы вступают в бой

Трибуц Владимир Филиппович

На другой день мы с Н. Г. Кузнецовым выехали на машине в Ораниенбаум. В районе Петергофа — Мартышкино нам повстречались жители со скарбом, воинские подразделения, направлявшиеся в Ленинград. Мы заговорили с бойцами, бредущими по шоссе, — «Кто? Откуда?» — Ответ был:\ «Выходим из окружения». Перебираясь через залив в Кронштадт, мы обратили внимание на усиленное движение буксиров и катеров на его рейдах. Поравнявшись с линейным кораблем «Октябрьская революция», стоявшим на Малом рейде, мы отметили, что он готов к открытию огня своим главным калибром. Я доложил Наркому, что и другой линейный корабль, «Марат», находящийся в торговом порту Ленинграда, также готов немедленно открыть огонь по вражеским войскам.

— Да, дело приняло серьезный оборот, — сказал Николай Герасимович, — раз дошло до использования двенадцатидюймовых орудий по пехоте…

Н. Г. Кузнецов приказал собрать командиров соединений, находившихся в Кронштадте. Нарком

хотел лично заслушать их сообщения о состоянии соединений после прорыва из Таллина. Были вызваны В. П. Дрозд, Н. П. Египко, А. Е. Орел, М. И. Самохин, М. И. Москаленко, В. И. Иванов, И. Ф. Николаев, командиры штаба и политуправления. Не смог присутствовать на совещании начальник штаба флота, находившийся в то время с группой командиров в Койвисто, где проводил эвакуацию 50–го стрелкового корпуса, отступившего туда под давлением финских войск; нужно было вывезти в Ленинград более двух десятков тысяч бойцов. Каждый участник совещания, выступая, отмечал, что в ходе боев за Таллин, при прорыве кораблей морем в частях и соединениях сохранялось твердое управление, не допускавшее паники. В исключительно сложной обстановке военные моряки проявили мужество и волю при выполнении поставленной задачи. Вместе с тем мы не закрывали глаза и на промахи и ошибки, которых было немало, не преуменьшали в докладах Наркому значительных потерь боевых и транспортных кораблей, понесенных во время беспрецедентного, полного героизма и трагизма прорыва из Таллина в Кронштадт.

Нарком потребовал от командиров, руководителей политорганов, чтобы личному составу правдиво и глубоко разъяснялась сложная обстановка, складывавшаяся под Ленинградом; военные моряки должны знать, что флот совершил героический прорыв из Таллина для того, чтобы защищать город Ленина. Главнейшая задача флота — в самый короткий срок сконцентрировать все силы, всемерно помочь фронту удержать Ленинград во что бы то ни стало.

Мне запомнилась встреча Наркома с комендантом Ижорского укрепленного сектора генералом Г. Т. Григорьевым. Они знали друг друга еще по Дальнему Востоку. Григорий Тимофеевич обстоятельно доложил Народному комиссару о том, что его заботило в те недели — состояние оборонительных рубежей на подступах к «Красной Горке», созданных флотом задолго до подхода противника к территории Ленинградской области, формирование сухопутных частей из курсантов школы младших специалистов, установка дополнительных батарей на главных направлениях. Было доложено Наркому и о том, что превосходящие силы врага наступают в направлении Купля, Копоница,' Ильмово, Лучки, в связи с чем создалось угрожающее положение для частей 8–й армии, находящихся в районе Усть — Луги, — они могли быть отрезаны. Чтобы дать возможность нашим войскам отойти, морские пехотинцы семь раз переходили в контратаки в течение одной только ночи. Лишь после приказа командующего армией генерала

В. И. Щербакова они отошли на новые позиции. Генерал Г. Т. Григорьев с гордостью рассказывал Н. Г. Кузнецову о мужестве и храбрости морских пехотинцев, отмечал высокую эффективность ударов морской артиллерии. Затронул генерал и известную уже Наркому проблему: у людей не хватает личного оружия.

Нарком понимал и разделял заботы коменданта сектора. Николаю Герасимовичу было приятно, что морские пехотинцы 2–й бригады успешно наступали из Копорья на Подозванье. Он вместе с нами жалел, что по противнику, рвавшемуся к побережью Ко — порской губы на Березняки, приходится вести огонь из 12–дюймовых орудий «Красной Горки» и 18–й железнодорожной батареи, но соглашался, что это единственный способ удержать выделенный генералом В. И. Щербаковым, командующим войсками 8–й армии, флоту для обороны участок фронта от Керново до реки Воронка и далее по реке Коваши до Порожки, примерно 50 километров. Он одобрил то, что для оказания помощи войскам 8–й армии было сформировано полтора десятка батальонов морской пехоты, брошенных под Старый Петергоф и к деревням Семиногонт, Мишино; они понесли очень большие потери, но дело свое сделали.

Нарком побывал на форту ««Красная Горка». Командовавший им майор Г. В. Коптев повторил все ту же просьбу: снабдить личный состав оружием… Я невольно вспомнил десант из Астрахани в село Лагань в 1919 году, в котором принимал участие. На весь десант у нас была винтовка, несколько пулеметов «максим», гранаты — но мы верили в победу и побеждали. Теперь был 1941 год, прошло более двух десятков лет, и все-таки что-то было общее: тогда в кольце блокады была молодая Советская Россия, сейчас враг пытается создать кольцо вокруг Ленинграда. Как и тогда, снова можно было увидеть моряков, увешенных пулеметными лентами крест — накрест, через плечо — прообраз матроса на суше 1918–1919 годов…

Стремясь ускорить решение вопроса о личном оружии для кораблей, Военный совет обратился непосредственно в Ставку Верховного Главнокомандования с просьбой выделить флоту 10 тысяч винтовок. Через некоторое время

на ленинградские аэродромы начало поступать ручное оружие для нас. Об этом узнал А. А. Жданов и… попросил меня отдать винтовки во временное пользование вновь формирующимся частям, обещая при первой возможности вернуть такое же количество. Пришлось согласиться. Ничего нам не вернули, но мы не были в претензии: когда обстановка под Ленинградом изменилась в лучшую сторону, винтовки стали не так уж и нужны…

Нарком по возвращении из Ленинграда доложил Ставке о состоянии флота. И. В. Сталин сказал, что он считает положение под Ленинградом тяжелым и даже предположил, что город, возможно, придется оставить, однако подчеркнул, что ни один боевой корабль не должен попасть в руки противника и приказал напомнить об этом нам, предупредив, что в случае невыполнения приказа виновные будут строго наказаны [59] .

Вскоре меня пригласил к себе А. А. Жданов. В Смольном мне вручили телеграмму, подписанную Сталиным, Шапошниковым и Кузнецовым. Это был приказ подготовить все необходимое, чтобы в случае прорыва противником обороны Ленинграда уничтожить боевые и транспортные корабли, оборонные объекты флота, ценности, запасы оружия, боеприпасов и т. д. Я прочитал это страшное решение несколько раз и не поверил своим глазам. А. А. Жданов спросил, все ли мне ясно. Я ответил, что все, хотя выразил недоумение: неужели обстановка под Ленинградом требует проведения такого мероприятия? Жданов сказал, что положение на фронте очень серьезное, но не безнадежное, а этот приказ нужно выполнять только в крайнем случае. Позднее я узнал, что 15 сентября Военный совет фронта утвердил план мероприятий по выводу из строя важнейших промышленных и оборонных объектов, город готовился к уличным боям.

59

Н. Г. Кузнецов. «Вопросы истории», 1965, № 8, стр. 115.

Приказ есть приказ; нужно было правильно разъяснить его ближайшим помощникам, тем людям на флоте, которые будут осуществлять предусмотренные им мероприятия, не допустить появления панических настроений. 11 сентября мы вместе с членами Военного совета Смирновым и Вербицким выехали из Ленинграда в Кронштадт; вызвали начальника штаба флота контр — адмирала Ю. А. Пантелеева, начальника тыла генерала М. И. Москаленко и начальника первого отдела штаба флота капитана 1 ранга Г. Е. Пи- липовского. Предупредив, что разговор будет особой важности, о нем никто не должен знать, кроме присутствующих, я информировал их об обстановке на фронте: противник продолжает наступать, пытаясь ворваться в город, не исключена возможность уличных боев, Ленинград будет защищаться до последнего солдата. На крупнейших предприятиях созданы специальные комиссии по уничтожению оборонных объектов на случай непосредственной угрозы захвата города. Будут заминированы мосты, наиболее крупные здания. От флота Ставка требует, чтобы ни один корабль, ни один склад с имуществом, ни одна пушка ни в Ленинграде, ни в Кронштадте не достались врагу, все должно быть уничтожено. Необходимо составить совершенно секретный план минирования кораблей, батарей, складов, других объектов. Боеприпасы для взрыва заложить в погребе кораблей и батарей, выделить специальные подрывные команды. Первичные запалы передать на хранение ответственным командирам, выданы они могут быть только после получения приказа Военного совета. К уничтожению кораблей, всех объектов приступать только в крайнем случае по приказанию или по обстановке, когда станет ясно, что иного выхода нет. Все разработанные документы на этот счет в единственном экземпляре хранить в штабе флота, командиры соединений должны знать только то, что их непосредственно касается.

В соответствии с решением Ставки небольшая группа операторов штаба флота подготовила директиву командирам соединений, которым предлагалось разработать конкретный план уничтожения кораблей и объектов с указанием ответственных исполнителей и дублеров. В погреба и помещения кораблей были заложены бомбы и мины; личный состав знал об этом, но на его настроении, боевом духе это не отразилось. Люди думали о другом — о том, как отстоять город на Неве. Мы твердо верили, что уничтожать флот не придется.

Придя из Таллина в Кронштадт, боевые корабли, которые могли обойтись без большого ремонта, немедленно включились в сражение у стен Ленинграда. Крейсер «Киров» ловел вместе с линейным кораблем («Октябрьская революция», северными и литерными фортами Кронштадта артиллерийский огонь по вражеским войскам, наступавшим по северному берегу Невской губы в районах Олилла — Александровка и Белоостров — Куоккала. Флоткая артиллерия сдерживала дальнейшее наступление противника и вдоль южного берега Невской губы. По рубежам, занятым противником в районах Кипень, Красный Бор, Федоровна, с большой интенсивностью вели огонь корабли отряда, занявшие позиции на Неве.