Бальзам Авиценны
Шрифт:
Дорогой молчали, думая каждый о своем. Федор Андреевич мечтал о новой встрече с Лючией, а синьор Лоренцо мысленно ворошил прошлое, омерзительно ошущая себя гробокопателем. Но к этому вынуждали обстоятельства, по собственной воле он ни за что не стал бы призывать призраки далекого прошлого: ведь не зря утверждают, что мысль может материализоваться!
Какую тайну унес в могилу Манчини, утверждавший что Бартоломео давно мертв? И когда ждать ответного удара от тех, кто избрал эмблемой знак перламутровых рыб? Может быть, этот удар уже подготовлен? Молодому человеку, назвавшемуся русским капитаном, подозрительно много известно о Мансур-Халиме и Али-Резе. Странным образом
Однако в глубине души Лоренцо признавал, что он будет очень огорчен, если бравый капитан Теодор окажется предателем. Но не стоит торопиться с вынесением окончательного приговора – ребята старого Пепе наведут справки, да и письмо в Рим сыграет свою роль. А пока пусть капитан будет постоянно на глазах. Так надежнее…
В имение вернулись на рассвете. Несмотря на ранний час, слуги не спали, ожидая возвращения хозяина. На вопрос синьора о Лючии дворецкий ответил, что девушка еще спит, и маркиз приказал не будить ее – пусть отдыхает, сон прекрасно восстанавливает силы, а они ей еще понадобятся.
В столовой сидел отец Франциск, с нетерпением ожидавший возвращения маркиза и капитана, отправившихся на поиски шейха. Увидев их усталые, озабоченные лица, он не стал ни о чем расспрашивать и поднялся в свою комнату.
После завтрака Федора Андреевича проводили в отведенные ему апартаменты – маркиз распорядился предоставить гостю спальню, небольшой кабинет и гостиную. В ней Кутергин обнаружил уже знакомого рослого лакея с пистолетом за поясом.
– Синьор приказал охранять вас, – невозмутимо заявил тот.
Кутергин решил не спорить, все равно это ничего не даст. И дураку понятно – это не охрана, а сторож, приставленный к подозрительному иностранцу, рассказывающему фантастические истории о своих приключениях. Выразив благодарность маркизу за такую заботу, он разделся и с удовольствием растянулся на белоснежных чистых простынях. Через несколько минут лакей осторожно приоткрыл дверь и в щелочку заглянул в спальню. Убедившись, что гость спит, он устроился у дверей.
Тем временем синьор Лоренцо поднялся в комнату отца Франциска. Увидев в руках маркиза ружье, священник недоуменно поднял брови:
– Зачем?
– На всякий случай. – Лоренцо поставил ружье в угол и присел на стул. – Я приказал выдать оружие всем слугам и попросил Пепе прислать для охраны имения ещё несколько парней. Вам, святой отец, не хуже меня известно, на что способны наши враги.
– Но мой сан! – Франциск покосился на отливающий синевой вороненый ствол.
– А вы вспомните те времена, когда еще не носили сутану, – усмехнулся маркиз. – И когда будете стрелять, внушите себе, что перед вами кролик, а если не поможет, считайте, что стреляете в самого Сатану. Уверяю, вы не ошибетесь! Лишь бы рука не дрогнула.
– Аминь! – вздохнул священник. – Как себя вел наш гость?
– Внешне безукоризненно. – Лоренцо слегка нахмурился. – Мне кажется, он очень нравится Лючии. Еще бы, такое романтическое приключение!
– Возраст, – улыбнулся Франциск. – Да и бравый капитан далеко не старик… Вы нашли хоть какие-то следы?
– Да, – не стал скрывать маркиз и рассказал о царапинах на стене.
– Значит, русский не солгал и шейх действительно здесь, – заключил священник. – Если только все это специально не подстроено.
– Вы угадали мою мысль, – признался Лоренцо. Он поднялся и положил руку на плечо падре. – Я только никак не могу
Оставшись один, отец Франциск опустился на колени перед распятием и долго молился, прося Пресвятую Деву смилостивиться и спасти заблудших. Пусть давние смертельные враги разойдутся в разные стороны не причинив зла друг другу и не пролив крови…
День прошел быстро и незаметно. Кутергин и хозяин имения проспали до обеда, а Лючия, под бдительным присмотром служанок и вооруженных слуг гуляла в парке. За обедом она сидела напротив капитана. Федор Андреевич перекинулся с ней несколькими словами и даже решился предложить девушке совершить совместную прогулку, но маркиз с очаровательной улыбкой заявил, что в отношении племянницы у него сегодня другие планы. Может быть, лучше завтра?
Кутергин не стал настаивать. Спустя полчаса он наблюдал в окно большой гостиной, как синьор Лоренцо и Лючия усаживались в экипаж. Девушка была все в том же платье пансионерки. Рядом с экипажем гарцевали вооруженные всадники. Кучер взмахнул кнутом, и карета укатила.
Федор Андреевич вяло поиграл на рояле, стоявшем в гостиной, прошелся по аллеям парка и вернулся в дом. Повсюду за ним как тень следовал рослый лакей. Постепенно это начинало надоедать, к тому же капитан испытывал некоторое раздражение: ведь ему просто-напросто щелкнули по носу, как зарвавшемуся мальчишке, когда он попытался ухаживать за Лючией. Уязвленное самолюбие толкало решительно объясниться с маркизом, оскорбляющим его недоверием, но разум подсказывал не торопиться, а спокойно подождать. Так ничего и не решив, русский поднялся к себе, раскурил сигару и уселся в кресло. Лакей принес газеты. Федор Андреевич просмотрел все номера за последние несколько дней, но не обнаружил в них ни слова о пропавшей племяннице маркиза. Репортеры молчали и о стрельбе в больнице Святого Себастьяна. Наверное, события подобного рода не интересовали местных читателей? Писали о каком-то чудаке американце, добивавшемся аудиенции у Папы; большая статья, неопровержимо доказывала превосходство итальянской композиторской школы над австрийской; сообщали, что делает король и какие новости в мире: продолжалась война между Севером и Югом в Американских Штатах, стреляли на Кавказе и в Польше.
К ужину Лючпя вышла в новом светлом платье, оставлявшем открытыми плечи. В ее маленьких розовых ушках загадочно мерцали россыпи мелких бриллиантов, искусно превращенных ювелиром в диковинные цветы. Но ярче и загадочней алмазов сверкали ее глаза.
Очарованный Федор Андреевич поразился перемене, случившейся с девушкой, как только она сбросила невзрачный монастырский наряд. Словно в сказке, когда Василиса Премудрая сбрасывала лягушачью кожу и превращалась в красавицу. Бог мой, как она хороша! И как просто и естественно продолжала вести себя: без тени жеманства или пустых капризов, высокомерия или кокетства. Вот зачем дядя возил ее в город, догадался Кутергин и обругал себя, что позволил дурно подумать о человеке.
За ужином маркиз был благодушен и ласков, отец Франциск не так мрачен, как обычно, а Лючия просто обворожительна. Или так казалось Федору Андреевичу? Он вдруг понял, что по уши влюблен в племянницу хозяина имения. Глупо, странно, и вообще все не так – влюбиться в девушку, которую видел всего несколько раз и говорил с ней несколько раз, и знаком с ней всего двое-трое суток. И вообще, за тридевять земель от дома, оказавшись без гроша в кармане и даже не имея бумаг, подтверждающих, что ты именно тот, за кого себя выдаешь. Но разве любовь выбирает день и час? Не зря же говорили древние: любовь, как смерть, сильна!