Бамбук шумит ночью
Шрифт:
— А люди жаждут мира? — говорю я.
— Мира? Конечно! Но это должен быть справедливый мир. Мы не хотим и не можем принять мира на условиях, навязываемых врагом. Позиция Фронта в этом вопросе совершенно ясна и точно изложена в программе ПФЛ. Наша цель — мирный, независимый, нейтральный, демократический, объединенный Лаос. И никакой иной! Поэтому мы не прекращаем борьбы. В семидесятом году у нас было много побед и достижений на всех фронтах…
Принц обрывает фразу, ждет, пока я запишу его слова. Задумчиво поглядывает на меня, на знамя Патриотического фронта, вспоминает что-то и, мягко улыбаясь, вдруг произносит:
—
Минутная пауза. И вопрос, который мне тут задавали десятки раз:
— Ну, а что слышно во Вьентьяне?
Я подробно рассказываю о своих впечатлениях от пребывания в столице «королевского» Лаоса. Потом, не в силах удержаться, спрашиваю: как руководитель ПФЛ переносит труднейшие фронтовые условия долголетней жизни в джунглях и пещерах, в постоянной смертельной опасности?
— Привык… — с легкой усмешкой отвечает принц. — В общем здоров, не жалуюсь. Ежедневно занимаюсь гимнастикой. Вот только спать приходится мало: в общем не более трех-пяти часов в сутки. Очень много работы, которую просто нельзя отложить или взвалить на кого-либо…
И снова наш разговор возвращается к многочисленным задачам, которые стоят перед Фронтом. К тяжелейшей обстановке, созданной вторжением войск противника.
— Хотел бы сначала подчеркнуть, что в целом все это означает следующее: на бомбежки и разрушения мы отвечаем врагу созидательной деятельностью!.. Мы расширяем службу здравоохранения, строим школы, кладем начало развитию нашей промышленности. Конечно, мы еще не смогли полностью ликвидировать горькое наследство колониализма: вы ведь знаете, в стране было девяносто процентов неграмотных. Но с этим бедствием мы повели решительную борьбу и уже добились немалых успехов, причем сейчас основной упор делаем на подготовку учительских кадров. Впрочем, наш народ способный, талантливый, впечатлительный. Нужно только создать ему условия для дальнейшего развития уже сейчас, несмотря на войну. Патриотический фронт стремится к тому, чтобы книги, газеты, радио проникали даже туда, где нет никаких дорог…
Принц расспрашивает меня о Польше, о моих земляках. Вспоминает праздник 22 июля, который он провел в резиденции польской стороны в Международной комиссии по наблюдению и контролю во Вьентьяне. Потом неожиданно спрашивает:
— А вы знаете, что я бывал в вашей стране? Два раза! Да, да, только это было в тридцать третьем и тридцать седьмом годах. Разумеется, неофициально, как турист. В то время я учился во Франции и, возвращаясь на каникулы в Индокитай, останавливался в Варшаве. Представляю себе, как там все изменилось!
Я рассказываю принцу о нашей столице, показываю фотографии. На прощание «красный принц» дарит мне снимок с автографом: принц снят вместе с женой, которая вот уже более десяти лет делит с ним все тяготы и опасности лесной жизни. При расставании принц говорит:
— Рад, что вы по-прежнему интересуетесь нашей страной и нашей борьбой. Нам очень нужны объективные свидетельства испытанных и верных друзей. Ждем вашего следующего визита!
8
Душный, густой запах сырости и гниющей зелени волной ударяет в лицо, едва я выбираюсь
По реке плывут небольшие плоты из тонких зеленых стволов бамбука. Сидящие на них девушки с любопытством присматриваются к нашей группе. На берегу, среди зарослей, торчат длинные, тщательно замаскированные стволы зениток, устремленных в небо. Зенитчики начеку.
Бамбуковая роща. Хижина без стен, скрытая в зарослях, хорошо замаскированная крыша. Внутри, на столе, желтые и розовые бумажные цветы. Зеленые хлопчатобумажные куртки и брюки солдат. Загорелое, улыбающееся лицо Фенг Кхуана, политического комиссара зенитно-артиллерийской части. Под аккомпанемент воркования диких голубей Фенг Кхуан рассказывает мне о своем хозяйстве:
— Наша часть была сформирована в октябре шестьдесят пятого года. В нее входят четыре роты, образующие батальон. Солдаты — представители различных этнических групп и племен — все без исключения выходцы из бедняцких семей. Самому старшему — тридцать пять лет, самому младшему — шестнадцать. Все умеют читать и писать, а некоторые окончили семилетку. С начала своего существования наша часть провела сто двадцать три боя с врагом и сбила сто девять самолетов…
— Сколько?! — не веря своим ушам, спрашиваю я. (А нора бы и привыкнуть: за время моих индокитайских «путешествий» я сто раз убеждалась в правдивости, казалось бы, самых невероятных сообщений и фактов!)
— Сто девять! — повторяет политкомиссар. — И все это были современные машины: Ф-105, Ф-4Н, Ф-104А, Ф-104С, Ф-101Д, Б-55, П-2У. Последний самолет — самой новейшей конструкции, предназначенный специально для ночных полетов… Да, еще один вертолет! Большой.
Разумеется, каждый бой мы координировали с действиями пехоты или партизанских отрядов.
После беседы отправляемся на позиции. Долго идем по скользким от дождя тропинкам. Мои лаосские товарищи с тревогой поглядывают на небо: с утра в нем не смолкает зловещий гул. Среди кустов с трудом различаю провода полевых телефонов. Замечаю, как что-то блеснуло в траве. Наклоняюсь, чтобы поднять большой кусок металла. Но Самбат проворнее меня: хватает за руку, останавливает: