Банальная история
Шрифт:
— Я что, пустое место для вас?! Вы не дети, вы — ироды! Вам плевать на родную мать! У вас совершенно нет совести. Как же это получилось? В чем я провинилась? Что не так делала? Все для вас, а в ответ — равнодушие и эгоизм! Ты вообще слышишь меня, Аня?!
— Мам, что ты воешь под ухом? Оставь меня, пожалуйста, мне нужно работу сдавать.
— Да, да. Работа, мальчики и… кто, а? Правильно, ты лучше с Алешей поговоришь. В постели? Тот-то я твои колготки в его комнате нашла! Что у вас?!
— Инцест!! — закричала я, не сдержавшись, прямо ей в лицо, и испуганно смолкла, увидев, как
— Господи, я так и знала, что этим дело кончиться, — прошептала она через пару минут
— О-о-о! — меня это возмутило. — Мам, что у тебя в голове? Что на тебя нашло? С отцом поссорилась и решила явиться к нам? Так иди на кухню, возьми торт в холодильнике, выпей чай…
— Ты меня гонишь?! Меня?!! Ну, уж не знала, что доживу до такого! И это в благодарность за все, что я для тебя сделала?
— Да что ты для меня сделала?! Родила? Спасибо! Низко кланяюсь за этот подвиг…
— Перестань ерничать! Интеллигентные девушки не позволяют себе подобных высказываний… Кстати, что у тебя с тем мальчиком?
Вот так всегда. Мама перескакивала с одного на другое со скоростью несущей кобылки. И при этом напрочь забывала предыдущую тему. И, слава Богу, потому что выводы из услышанного мама делала также совершено непредсказуемые и непонятно на чем основанные. Что следует из чего, уследить было крайне сложно. А уж понять — никто и не пытался.
— Мам, какая тебе разница?
— Как же, Аня, мать я тебе, и сердце болит. Ты ведь больная у меня, слабенькая. Кто такую замуж возьмет?
"Спасибо, мама", — кивнула я. А что еще можно было ожидать от этой женщины? Родной? Нет, чужой. Совершенно. И живущей, словно в другом мире.
Сколько раз за свою жизнь я слышала подобные слова? Много. Одни произносили их тихо, смущенно, другие — жестко и обвиняюще, третьи — с презрением и насмешкой, четвертые — равнодушно и вскользь, словно речь шла о чем-то далеком, как статуя Свободы. Но были и такие, что не говорили вслух ни слова, но жалели слишком явно, слишком навязчиво выказывая свою жалость.
И большую часть этих взглядов и слов я получала от матери.
И ни одного — от братьев. Для них я была обычной, и пусть часто болеющей, но жизнеспособной, сильной — равной любому здоровому.
— Что ты молчишь? Ты не сказала ему, что инвалид? Он уже сделал предложение? Давай я ему все скажу, тактично.
— Нет! И не лезь ко мне!! Оставь меня в покое!!
— Ах, ах, — задохнулась от возмущения мама. — Как ты смеешь разговаривать со мной в подобном тоне? Я знаю, знаю — это все Алексей! Это он настраивает всех против меня! Мерзкий мальчишка! Что он вбил тебе в голову, а?! Что?! Что ты все можешь? Что ты здорова? Но это неправда! Ты должна понять, что никогда не станешь, как все, и поэтому должна принять любого нормального мальчика за подарок! Тебе двадцать два года — пора заводить семью и детей!
— Мне нельзя иметь детей…
— Ложь!! Кого ты слушаешь?! Алексея? Он искусный лжец, ему нельзя верить! А ты женщина и должна быть умнее мужчины. Выходи замуж и не раздумывай. А то смотри, уйдет последний поезд…
— Хватит!!!
— Нет, нет, посмотрите, что делается — она смеет повышать голос на родную мать! Ты что себе позволяешь?!
—
— И оставлю! Да, да! И другие оставят! А кому ты нужна, хамка?! Больная истеричка! Я ей, как мать, советую, а она в таком тоне! Ноги моей здесь больше не будет! И помяни мое слово — ни один нормальный, порядочный человек близко к тебе не подойдет, — кричала мама уже из коридора. — Не нужна ты никому, такая! Тебе не тело — душу лечить надо! Это тебе за грехи, за низкое отношение к родителям! И мало, мало — тебя еще больше накажут!
Слова матери, словно иглы, вонзались в мозг, и я готова была кинуться на нее, вымещая ту ярость, что овладела мной. Мне было больно, обидно и противно. Почему это моя мать?!
— Нет, никуда я не пойду, я позвоню Диме и дождусь его приезда. Пусть разбирается с вами! Я больше не собираюсь терпеть оскорбления в собственном доме!
— Это наш дом!!
— Да? А когда это ты успела его купить? На что? На то, что выдают тебе братья? За что они тебе деньги дают? Откуда у моих сыновей столько денег? У одного квартира, у другого, у третьего. А нас, считай, в дом престарелых сдали! Хороши деточки!
Я почувствовала слабость и головокружение. И толкнула дверь в комнату Сергея, надеясь скрыться за его широкой спиной от гневных выпадов родительницы и предотвратить приступ. Но я совершенно забыла, что брат не один и, распахнув дверь, невольно стала зрительницей пикантной сцены, а заодно пригласила на просмотр маму. Та была оскорблена до самых кончиков своих пуританских привычек и взвопила фальцетом:
— Да это притон!!
Сергей растерянно смотрел на меня и лишь еще соображал, что мне вроде бы не нужно видеть то, что довелось. И покраснел, оттолкнул от себя очнувшуюся, наконец, подружку. Та ойкнула и плюхнулась на пол. Брат попытался высказаться, но я быстро закрыла дверь, угадав желание матери ворваться и устроить в прямом смысле выволочку бессовестной девушке и еще более бессовестному сыну.
Поверхность двери пришлась возмущенной и доведенной до пика самых изысканных эмоций женщины по носу. Та взывала:
— Бордель!!…Вы проклятое семя!! Вы…Вы бесчестные, низкие, порочные…дегенераты! Выродки!! Я сейчас же приведу отца! — и рванула к выходу. — Превратить дом в бордель! И это средь бела дня! Какая грязь! Какая низость! Это ты! — она ткнула в меня пальцем и вперила горящий взгляд, от которого мне стало не на шутку плохо. — Это ты всему виной! Порочная дьяволица!! Вот, вот твое влияние, вот забота братьев!… Извращенцы! И почему ты не умерла?!!
Хлопнула дверь, приглушая крик матери, стук ее каблуков. А я сползла по стене на пол и всхлипнула, ответив пустоте:
— Не знаю… не знаю.
И заплакала, стараясь не шуметь, не тревожить вновь влюбленную парочку за дверью. И все больше впадала в истерику, не знала уже, как остановиться — раскачивалась из стороны в сторону и кусала губы, чтобы не завыть. И чуть не захлебнулась — из носа хлынула кровь, заливая кофту, попадая в рот.
Я хотела крикнуть Сергея и не могла — хрипела, сглатывая противную кровь, одной рукой зажимала бесконечный поток, другой тянулась то ли к телефону, то ли к Сереженной комнате. И понимала — не успею.