Банальная история
Шрифт:
В минуты печали, в часы грусти и сомнений я перебираю их, вдыхая запахи того времени, и словно, окунаюсь в марево долгих лет, что остались позади. Медленно, но верно в каждую пору души и тела проникает сладкий яд тех мыслей, чувств и ощущений. И я забываю причину тоски, и возрождаюсь вновь.
Каждый предмет, что хранит ящик моего стола — клад. Целая эпоха, в которой и смех и слезы, огорчения и радость беззаботного бытия, наивные мечты, глупые мысли и фантазии, трепет первых неосознанных
Деревянный лаковый зайчик, маленький, как нэцкэ, но излучающий больше тепла и света, чем театральный софит. Копеечная цепочка, хранящая в каждом своем звене больше тайн и открытий, чем Джива вселенной. Дневник, первый, наивный и напыщенный. Записки озорной мартышки, тринадцати лет от роду, начитавшейся умных книжек и думающей, что что-то поняла, мыслит не хуже и чувствует не меньше. Глупость, сплетенная с гениальностью вязью детского почерка. До сих пор те страницы не могут их разделить…
Жаль, что сейчас у меня не было возможности перебрать мое «богатство», вновь насытиться энергией, почерпнуть силы, чтобы идти дальше по спирали из ниоткуда в никуда.
Наверное, они бы спасли меня от черной меланхолии, от ненависти к себе, от стыдных поступков и скорбных мыслей, атакующих меня, как войска Наполеона Москву. Неужели я сдамся?
Нет- нет — тикает будильник. Тик — так, нет-нет…
И я согласилась, поблагодарив взглядом доброго друга — не сдамся, ты прав.
И встала с постели, стряхивая оцепенение. Зашуршала пакетами уверенная, что Сергей обязательно вложил в передачу какую-нибудь особо стерилизующую мозговые извилины книжицу. Так и есть. Что ж, пару часов я буду жить в придуманном мире автора, потом возьму другую книгу, третью. И так до бесконечности, пока печаль не сгинет, пока мысли о Сергее не перестанут давить и мучить душу. Пока разум не начнет властвовать над чувствами.
— Что ты читаешь? — качнул головой Алеша, чтоб рассмотреть обложку, и присел на постель.
— Не одобряешь? — захлопнула я книжку.
— Да, нет, — он забрал томик и склонился, чтобы удостоить меня братского поцелуя. Слишком долгого и жадного для родственника. — Как дела?
Его ладонь укрыла мою щеку, согревая своим теплом, пальцы чуть скользили по коже — нежные, ласковые. А взгляд не просто нежит, топит в любви.
— Але-ешенька….
— Что-о-о, — протянул он, подразнивая, и улыбнулся. — Так, как дела?
— Врачам видней, — пожала я плечами.
— Да, — посерьезнел он. — Со Станиславом разговаривал. С завтрашнего дня придется тебе, Анечка, под капельницей полежать. Картина крови его не радует. И меня.
— Намекаешь, что закрыл меня надолго? Спасибо.
Он чуть пощурился, насторожившись оттого, что не услышал в моем голосе привычного
— Да, Анечка, придется потерпеть три-четыре недели. Но как-нибудь, правда? Андрей вечером привезет диски с фильмами.
— Лучше книги.
— Какие?
— Разные. Про любовь, фэнтази, фантастику, сказки для взрослых.
— И детективы?
— Нет, вот их не надо. У меня жизнь — сплошной детектив. Лучше что-нибудь глубокомысленное. Вдумчивое. И душеполезное.
— Например? Меркес? Муракави? Шопенгауэр? Козловский? Апокрифы святого Иоанна?
— Уф, всех неси. Что мне четыре недели делать? А может двумя обойдемся, Алеша?
— А что? Куда-то спешишь? Или дела неотложные?
— Нет. Но четыре недели?! — я тяжко вздохнула. Да-а, перспектива безрадостная, но опять же для дитя — полезная. Все лучше под присмотром специалистов побыть, чем на авось надеяться. А «авось» этот с моим-то заболеванием в любую минуту нагрянуть может.
— Пролетят — не заметишь. Потерпи. Ты когда последний раз сюда заглядывала? Вот то-то и оно. Да и что дома делать?
— Не скажи. Дома хорошо.
— Чем это? Олег гнев на милость сменил? Надолго ли.
— Зря ты. Он изменился. Не веришь?
Алеша принялся вертеть в руках книжный том. А я опять вздохнула и вперила взгляд, в потолок, пытаясь на его белом и чистом просторе нарисовать новый образ супруга. И чуть раздуть в свете последних событий. А также позолотить, наделить нимбом, крылышками и всем тем, что несомненно сможет прикрыть образ Сергея. Заслонив собой полностью. И хорошо бы на этом этапе еще поверить нарисованному.
— Он добрый, умный, заботливый, — начала перечислять, придумывая на ходу, вспоминая все известные мне прилагательные, подходящие обстоятельствам. — Тактичный, безобидный, внимательный, красивый, верный, щедрый.
Что ж ему еще приписать?
— Ты точно список баллотирующихся в депутаты зачитала, — хмыкнул Алеша. — Монотонно, словно осенний дождик по стеклу. А где пыл и восхищение, присущие любви, коя естественным образом должна возникнуть по отношению к подобному идеалу?
Н-да, тут он прав. Нет у меня сейчас любви для мужа. Разве что росток ее чахлый. Но зато есть уважение, долг и привязанность. Многим того довольно. Попробую и я на этом зыбком материале тот самый росток культивировать.
— Алеша, у меня сейчас спад. Олег говорит, что у любви бывают спады и подъемы. И ты мне это говорил. Вот у меня спад и организовался, но уже подъем начинается. Честно.
— Значит, у вас любовь по схеме алгебраических амплитуд? Спад, подъем. Альпийский горный курорт. Интересный подход к данному вопросу. Я так понимаю, ты на счет развода передумала?