Банда - 2
Шрифт:
– Вышел?
– Анцыферов, казалось, даже вздрогнул.
– Как?
– Секрет фирмы.
– От кого секрет?
– Я от себя любовь таю, а от тебя тем более, - пропел Пафнутьев. И ответил, вроде бы, и ничего не сказал, и намекнул - он уверен, спокоен, он не врет.
– Я серьезно спрашиваю, - Анцыферов подпустил в свой голос холода и даже подбородок вскинул, давая понять, что не намерен объясняться с подчиненным с помощью песен.
– А я серьезно отвечаю. Я не готов дать сейчас полную картину всех моих поисков и находок. Буду готов - сам приду и доложу. А если
– Ты уверен, что поймешь?
– усмехнулся прокурор.
– Не уверен, что пойму - не говори. Перебьюсь. Оботрусь.
– Мне кажется...
– Анцыферов вернулся к столу - я сел, - мне кажется, ты можешь совершить ошибку. Мне рассказывали весьма уважаемые люди, что те ребята, на которых ты вышел... Вполне нормальные люди.
– Я тоже так думаю.
– Да?
– обрадовался Анцыферов, - Вполне. И руки на месте, и ноги . Один нос, два уха и между ног болтается все, чем природой положено болтаться.
– Как бы, Паша, не вышло недоразумения... Разберись.
– Леонард, - Пафнутьев исподлобья посмотрел на Анцыферова, - они угоняют машины, они убивают людей...
– Ну! Убивают! Это еще доказать надо.
– Если таково твое указание, - Пафнутьев не отводил усмешливого взгляда от Анцыферова.
– Мое указание - разобраться.
– И отпустить?
– Да. И отпустить, - Анцыферов раздраженно встал - Если задерживать дольше нет оснований.
Анцыферов стоял, а Пафнутьев все так же сидел в своем кресле и не торопился подниматься, хотя понимал неловкость положения. Но решил, что, в конце концов, он находится в своем кабинете, а Анцыферов вроде бы как гость.
– Если в этом заключается твоя личная просьба...
– начал было Пафнутьев, но прокурор резко его перебил.
– Не личная! Не моя! И не просьба!
– с силой выкрикнул Анцыферов и вышел, бросив за собой дверь.
Пафнутьев озадаченно смотрел некоторое время в дверь, будто видел на ней гневное изображение прокурора. Потом вздохнул, потрогал телефонную трубку, опять вздохнул, ослабил узел галстука, порылся в ящике стола, передвигая с места на место скрепки, кнопки, ручки, леденцы в замусоленных обертках... И неожиданно набрал номер Анцыферова.
– Леонард, - сказал он примирительно, - может быть, мне самому позвонить тому человеку на потолке?
– Ни в коем случае!
– тонким голосом вскрикнул Анцыферов - Ни в коем случае! Это нарушение всех правил! Паша, ты с ума сошел. Это была деликатная просьба, даже не просьба, а так, вопрос. Он просто посоветовался со мной!
– И я с ним посоветуюсь .
– Нет! Пойми, его слова были совершенно необязательны...
– Нечто вроде намека?
– Можно и так сказать.
– А ты, Леонард, уверен, что намек понял правильно? Может быть, его желание противоположно?
– Я все понял правильно, Паша. И ты тоже все понял правильно, - Тяжело тебе живется, Леонард.
– Меня, Паша, утешает то, что с некоторых пор ты сможешь разделить мои горести и хлопоты Да, Паша, да. Ведь я говорил тебе, что твоя должность в какой-то мере политическая. А политику некоторые называют грязным делом...
– Уже побывал?
– Приходилось.
– Отмылся?
– Не надо, Паша. Нравится это тебе или нет, но мы с тобой в одной лодке. Какая разница, кто сидит на носу, кто на корме, кто гребет, а кто рулит... Лодку болтает, тучи сгущаются, волны все круче...
– Леонард... Но ведь этому не будет конца?
– Почему? Время от времени приходится принимать непопулярные решения... Непопулярные для самого себя. И только.
– Предлагаешь мне исчезнуть?
– Ни в коем случае! Оставайся на своем месте! Со временем вселишься в мой кабинет. Он просторнее, удобнее, обладает большими возможностями... Ты неплохо будешь себя в нем чувствовать.
– А ты?
– Не думай обо мне... Я тоже куда-нибудь переселюсь...
– Метишь в областные прокуроры?
– Как знать, Паша, как знать, - уклончиво ответил Анцыферов.
– В любом случае ты не исчезнешь.
– Ты не понял... Я совсем в другом смысле говорил об исчезновении. Как тело, носитель пиджака и штанов я, может быть, и уцелею. Но исчезнет, растворится нечто другое, что для меня не менее важно... Понимаешь?
– С трудом, - холодно ответил Анцыферов, из чего Пафнутьев заключил, что тот прекрасно все понял. Но все-таки решил пояснить, чтобы уж не оставалось недомолвок.
– Леонард, мне очень важно, как ты ко мне относишься, как ко мне относится человек на потолке или человек в подвале. Но для меня более всего важно, как я сам к себе отношусь.
– По-моему, ты слишком хорошо к себе относишься. С каким-то священным трепетом!
– зло рассмеялся Анцыферов.
– Я и впредь хочу относиться к себе все с тем же трепетом, - ответил Пафнутьев и положил трубку, прекрасно сознавая, что в этом уже заключалась непростительная дерзость - трубку мог вот так неожиданно положить Анцыферов, но уж никак не он. Все еще испытывая неловкость от слишком уж откровенных слов, которые вырвались у него в разговоре с прокурором, Пафнутьев резко поднялся, прошел в свой бывший кабинетик и, увидев за столом печально-задумчивого Дубовика, сказал:
– Забрось мне дело об угоне с убийством.
– Появилось что-то новое?
– Забрось, - повторил Пафнутьев и вышел.
***
Зомби проснулся необычно рано и без движений, без сна пролежал часа два, наблюдая, как забрезжил рассвет, как он постепенно набирал силу. В палате становилось все светлее, появились предметы - выключатель на стене, кнопка вызова врача, больничная тумбочка, выкрашенная белой масляной краской. Через час, а то и больше на стене напротив окна возник розовый солнечный квадрат. Он медленно перемешался по стене, становился ярче, золотистее... В коридоре слышались первые утренние голоса, шаги, где-то хлопнула дверь, заканючил больной, истомившийся от бессонной ночи, в ординаторской еле слышно прозвенел ранний звонок - кто-то, потеряв терпение, просил, видимо, хоть что-то сказать о здоровье ближнего...