Банда 2
Шрифт:
Взгляд ее скользнул по столу, зацепился за записку, оставленную Пафнутьевым. Прочитав, она отодвинула, не найдя в ней ничего существенного, кроме номера телефона. Позвоню, — подумала она, — надо обязательно позвонить завтра же с утра. — И тут же рука ее словно сама по себе потянулась к телефону — Женя не могла сдержать в себе чувства, которые навалились на нее после разговора с Сергеем, она была уверена, что разговаривала именно с ним. Мучительно захотелось с кем-то, хоть с кем-нибудь переброситься словечком, освободиться
Так уж случилось, а так случается всегда, после исчезновения близкого человека, пропадают и его друзья, теряя интерес к этому дому, где когда-то им было так неплохо. Подруги Жени тоже отшатнулись, она их понимала — постоянно видеть чужое горе, постоянно присутствовать при чужом горе, слишком тягостно и гостям, и хозяевам. И уже через месяц-второй дом окончательно опустел, а если кто и решался напомнить о себе, поздравить, то только по телефону.
Подумав, пошелестев блокнотом. Женя набрала номер телефона человека, который не забывал ее все эти мучительные месяцы — страховой агент Изольда Цыбизова. Она немало побегала, выбивая ей страховку за сгоревшую машину, да и потом позванивала, интересовалась жизнью. Получить страховку при исчезнувшем муже оказалось непросто. И здесь ей помогла Цыбизова. Получив деньги, Женя последние три месяца жила только на них...
Цыбизова частенько заходила к ним, когда Сергей еще был дома, когда у него только появилась машина и ее необходимо было застраховать. У нее с Сергеем находились общие знакомые и постепенно Цыбизова стала другом дома. Женя всегда радовалась ее звонкам, потому что все-таки это был человек из прошлой, счастливой жизни, когда у нее все так хорошо складывалось.
— Золя, — едва произнесла это имя. Женя почувствовала, что ей трудно говорить. — Золя, это я, Женя...
— Боже! Что случилось? У тебя такой голос, что я сразу подумала о чем-то плохом!
— Случилось... Понимаешь... Даже не знаю как тебе сказать... В общем так...
— Женя! Соберись! И говори.
— Сергей жив, — не столько сказала, сколько простонала Женя.
— Что?!
— Сергей жив. Я только что с ним разговаривала по телефону... Представляешь? Полгода бегала по моргам, а он все это время лежал в больнице.
— И вы поговорили?
— Да... Он не узнал мен""... После автомобильной аварии у него с памятью плохо... Поэтому он не мог ничего о себе сообщить... А тут пришел человек из прокуратуры и соединил нас по телефону...
— А причем тут прокуратура?
— Не знаю... Они занимаются, наверно, всем этим... Я почему еще позвонила... Если теперь выяснилось, что он живой... Мне не придется возвращать деньги по страховке? А то ведь у меня их уже нет. Ты мне лучше сразу скажи...
— Какие деньги? О чем ты говоришь? Ты получила за сгоревшую машину. Ведь машина действительно сгорела? Сгорела. Значит, все правильно. И потом, как
— Ну . Не знаю... Посадить могут.
— Никто тебя не посадит Сейчас есть кого сажать. Все это чепуха... Ты уверена, что разговаривала именно с Сергеем? Может быть, это кто-то другой?
— По голосу мне показалось, что это он...
— Не может быть! — твердо, даже с какой-то ожесточенностью произнесла Цыбизова. Будь Женя в более спокойном и рассудительном состоянии, она наверняка заметила бы странность в словах Цыбизовой. Не было в ее голосе ни радости за подругу, ни слишком уж большого удивления, была какая-то ожесточенная уверенность в том, что такого не может быть. А Женя услышала в ее словах именно радость, именно удивление.
— А вот случилось, — улыбнулась она.
— Где он сейчас? — спросила Цыбизова.
— В больнице... Представляешь, он все эти полгода провел в больнице... Авария была страшная, ты же знаешь во что превратилась машина.. А он выжил. Только память отшибло... Но тот человек из прокуратуры сказал, что это временно, что все наладится, и Сергей все вспомнит. Он уже сейчас многое вспоминает.
— Что он вспоминает? — спросила Цыбизова, но тут же спохватилась и добавила. — Ты же говоришь, что он тебя не узнал?
— Он меня даже не видел, понимаешь? Он только голос мой не узнал, а меня он узнает, никуда не денется, — несмело засмеялась Женя, едва ли не впервые за последние полгода. — Я хочу сходить к нему, прямо сейчас... Как ты думаешь? Меня пропустят?
— Не стоит, Женя, — твердо сказала Цыбизова. — Зачем тебе торопиться? Приведешь себя в порядок, причешешься, умоешься, марафет наведешь... И завтра сходишь. Купишь чего-нибудь... И потом, знаешь, на ночь глядя... Кто их знает, какой у них там режим.
— Тоже верно, — согласилась Женя. — Я даже не знаю, что ему купить, что можно...
— Если он там уже полгода, то все ему можно... Яблоки, курицу, рыбы какой-нибудь...
— Ой, Золя, ты даже не представляешь, в каком я состоянии... Все из рук валится, ничего не соображаю. Кинулась уборку делать, не могу. Как ты думаешь, его отпустят домой?
— Трудно сказать, — замялась Цыбизова.
— Им же все равно, лежит он в палате или дома? Дома даже лучше и уход другой, и питание, и вспомнит он все быстрее...
— Конечно, Женя, конечно, — Цыбизова явно не могла найти слов сочувствия и произносила какие-то необязательные слова только для того, чтобы поддержать разговор.
— Может, вместе сходим, а? А то я, честно говоря, боюсь... Представляешь, просто боюсь.
— Не надо вместе, — отсекла Цыбизова даже саму возможность. — Он должен тебя увидеть, ты должна его увидеть... Тут чисто психологические тонкости... Потом уже, на второй, третий раз, сходим вместе...
— Тоже верно, — согласилась Женя.