Банда - 3
Шрифт:
– Познакомился?
– Да, мы понравились друг другу. И теперь я, Паша, могу обещать, что ты больше не будешь находить рук, ног, голов в снегу... В самом деле, надо работать аккуратнее. Семеновна сказала, что готова принять меня в любое время. Спасибо за подсказку, Паша. Сам бы я никогда не додумался. Ты же хорошо знаешь, что когда нет следов, искать намного труднее... Верно?
– Какое постановление вынес судья?
– Осоргин? Это называется под залог... Ребята положили ему на стол кое-что... Хорошо положили. И он вынес постановление... Отпустил меня до суда. Да и судить-то будет не
– Да пара отрезанных ушей, - добавил Пафнутьев.
– И похищение заложниц...
– А для этого свидетели нужны, Паша.
– Есть потерпевший, - заметил Пафнутьев.
– Он может стать неплохим свидетелем. Да и твой Ерхов неплохо держится.
– Забудь о них, Паша!
– визгливо прокричал в трубку Неклясов, потеряв самообладание.
– Забудь, понял?! Забудь!
– Согласен. Но о тебе, Вовчик, я не забуду.
***
С некоторых пор прокурор области Невродов неплохо относился к Пафнутьеву, во всяком случае, принимал он его в любое время и по любому поводу, поскольку знал - зря Пафнутьев не придет, клянчить не будет и на жизнь жаловаться тоже не станет. Если позвонил, напросился на встречу, значит, что-то произошло чрезвычайное, или же чрезвычайное вот-вот произойдет. А Пафнутьев обладал способностью, которая выдает людей, успешно занимающихся своим делом, - он предсказывал события, а поскольку занимался в основном событиями криминальными, то и предсказания его чаще всего были печальны и беспросветны.
Пафнутьев со своей стороны тоже не злоупотреблял прокурорской любовью, помня в то же время, что может встретиться с Невродовым, как только ему это понадобится.
И в это утро, промаявшись час в кабинете, насмотревшись на прохожих внизу, на подтаивающий снег, он подошел, наконец, к телефону и набрал номер, который всегда помнил.
– Валерий Александрович? Пафнутьев беспокоит.
– А, Паша... Как здоровье?
– Очень хорошо.
– А дела?
– Все лучше с каждым днем. Просто блестяще.
– Если будешь так отвечать, знаешь, чего добьешься? У тебя никто не будет спрашивать о здоровье, никто не поинтересуется твоими делами. Люди ведь не для того спрашивают, чтобы ты радостным голосом заверял их, будто у тебя ничего не болит... Скажи, что болит... Сердечко, дескать, пошаливает, ногу последнее время подволакиваешь, бессонница извела, пьянство одолело, начальство помыкает и гонит в шею...
– Валерий Александрович!
– воскликнул Пафнутьев потрясение.
– Откуда вам все это обо мне известно?!
– О себе рассказывал!
– рассмеялся Невродов.
– Свои боли выдавал опрометчиво и преступно! Ладно, чего тебе?
– Повидаться бы, Валерий Александрович.
– Когда?
– Вчера.
– Понял... Вчера надо было и приходить.
– Робею!
– Это ты, что ли?
– С годами, Валерий Александрович... Опять же оплошать боюсь, не оправдать, огорчить...
– Подъезжай. Жду, - и Невродов положил трубку.
Пафнутьев вошел в приемную через пятнадцать минут. Секретарша посмотрела на него с таким видом, будто заранее была уверена, что меньше десяти лет ему не дадут. Впрочем, Пафнутьева это нисколько не смутило, потому что все
– Слушаю вас, - сказала девушка, и на лице ее не отразилось ну совершенно ничего. Вот так она могла бы смотреть на трещину в стене, на дохлую муху между рамами окна, на собственное утреннее изображение после бурной ночи. Впрочем, эта девушка вряд ли проводила бурные ночи, иначе она больше понимала бы в жизни, лучше разбиралась бы в людях. Ночи ее, скорее всего, были безмятежны и бездарны.
– Зима недаром злится, - ответил Пафнутьев с непроницаемым лицом. Прошла ее пора.
– Что-что?
– девушка улыбнулась бы, если бы умела, но поскольку этой способности была лишена, то смогла изобразить лишь осуждение.
– Весна в окно стучится, - пояснил Пафнутьев.
– И гонит со двора.
– Кого?
– Кого надо, - ответил Пафнутьев.
– А кого не надо, приглашает в кабинет начальства. У себя?
– спросил он панибратски, взявшись за ручку двери.
– Да вы что?!
– девушка бросилась из-за стола и протиснулась между горячим телом Пафнутьева и холодящим дерматином двери.
– Доложите, - невозмутимо произнес Пафнутьев.
– Павел Николаевич пожаловали. Так и доложите. Собственной персоной.
Через минуту девушка вышла смущенная и, молча пройдя на свое место, тут же углубилась в работу. Пафнутьев не сдвинулся с места. Он прекрасно понимал ее - она не привыкла так вот легко смиряться с собственными оплошностями, не привыкла еще беззлобно оказываться в дураках.
– Что же вы сидите?
– спросила она, не поднимая головы.
– Идите.
– Можно, значит?
– Вам можно.
– Если так, - прикинулся Пафнутьев полным кретином, - то можем и вдвоем?
– Отстаньте!
– Кстати, что вы делаете сегодня вечером?
– Вам-то что?
– Ну... Мы могли бы объединить наши усилия, - Пафнутьев прекрасно сознавал, насколько молодой и прекрасной ощущает себя секретарша, каким старым и поганым выглядит в ее глазах он - не очень причесанный, не слишком выбритый, в костюме, который никогда бы не надел ни один из бизнесменов, прибегающих иногда в этот кабинет писать объяснительные, давать показания, оправдываться и откупаться.
– Между прочим, - начала девушка назидательно, но Пафнутьев нанес еще один удар, невинный, но болезненный. Не дослушав ее, он открыл дверь и вошел в кабинет.
– Опять пристаешь к моей секретарше?
– спросил Невродов ворчливо. Она, между прочим, девушка строгих правил.
– Откуда вы знаете?
– Убедился, - просипел Невродов.
– И как? Успешно?
– Да, вполне... Больше не тянет.
– Должен вас, Валерий Александрович, поправить... Ваша секретарша из тех девушек, общаясь с которыми, никогда нельзя ни в чем быть уверенным до конца.
– Это как?
– Когда вы захотите убедиться в чем-либо еще раз, она будет вести себя совершенно иначе. На сто восемьдесят градусов.