Банда 3
Шрифт:
— Да, — сказал он беззаботно. — А как выглядел этот гаишник? Старый, в очках?
— Молодой парень, никаких очков, подтянутый... Еще когда он обходил машину, к багажнику шел, я подумал — крепкий парнишка...
— Бородатый?
— Да нет же! Пацан! Хотя... — Круглов задумался, помял большое свое лицо мясистой ладонью, взглянул на Пафнутьева. — Хотя.., знаете... Усы! О! У него большие такие, пушистые усы! Он, видно, любит их, причесывает, на ночь косыночкой перетягивает... Есть такие чокнутые.
— Он был один?
— Да, рядом я никого не видел.
— Мотоцикл при нем?
— Вроде был... Да, в стороне стоял мотоцикл с коляской. Сейчас вот
— Он был в форме?
— Конечно! Я бы не остановился, если бы он так, кое в чем... И Вовчик сказал, останови, не возникай...
— Звание его не помнишь?
— Нет, начальник, слишком много хочешь... Какие-то погоны были, точно были, но знаете, место сумрачное, только фонарь в стороне, да и то какой-то худосочный, хилый такой фонарь, мигал все время... Так что о погонах ничего сказать не могу... А это... — Круглов замер и вдруг посмотрел на Пафнутьева почти с ужасом, — это... Вы думаете, он устроил этот прибабах?
— Как знать, — ответил Пафнутьев, поднимаясь и сдвигая белую табуретку к окну. — Как знать...
— Я его найду, падлюку! — проговорил Круг-лов, и только теперь Пафнутьев увидел, что парень далеко не столь добродушен, каким выглядел минуту назад. Теперь перед ним был настоящий боец, не зря Неклясов постоянно держал его при себе. Была в нем какая-то звериная готовность к прыжку. А замедленность, вялость — это маска, это ненастоящее.
— Ну что? — спросил Андрей, едва Пафнутьев сел в машину. — Поговорили?
— Перебросились парой словечек.
— Что-то долго вы перебрасывались...
— Как получилось, — Пафнутьев беззаботно махнул рукой.
— Но все-таки получилось?
Пафнутьев просто не мог не заметить какую-то непривычную настойчивость Андрея. Обычно он в разговорах вел себя сдержаннее, понимая, что знания, которыми обладает начальник, имеют все-таки закрытый характер, не для всех они. А сейчас вот что-то заставило нарушить эти правила.
— Да, — кивнул Пафнутьев, думая о чем-то своем. — Как выражаются в таких случаях... Оперативным путем получены важные сведения... Оказывается, бомбу им подсунули уже по дороге.
— На ходу, что ли? — усмехнулся Андрей, трогая машину с места.
А Пафнутьев, о, этот пройдоха, хитрец и простак почему-то сразу подумал, что вопрос Андрея довольно глупый, в полном смысле слова глупый. Самого же Андрея глупым никак не назовешь. А если человек задает глупые вопросы, значит, у него есть свои причины. Он может, например, прикинуться дураком, может произнести что-то вынужденно, невольно, не понимая вещей, о которых судит... Но все это для Андрея не подходило. У него скорее всего была другая причина — ему хотелось знать результат встречи с Серегой Кругловым. Спросить напрямую он не мог, не имел права, и вот в меру своего разумения пытался как-то вывести Пафнутьева на разговор об этой встрече. Так, во всяком случае, понял его сам Пафнутьев. И подумал:
«Ну что ж, это хорошо, что Андрей начал наконец проявлять интерес к следовательской работе, хватит ему быть водителем, пора выводить парня на настоящее дело, задания давать, пусть натаскивается».
— Нет, Андрей, — сказал Пафнутьев, — бомбу Неклясову под зад подсунули не на ходу, Сделать это чрезвычайно сложно. Мне даже кажется, если уж откровенно, что вот так на ходу, в закрытый «мерседес», который идет со скоростью сто километров в час, а то и больше, сунуть под тощую задницу Неклясова бомбу, причем так, чтобы он этого не заметил... Невозможно. Я могу, конечно, ошибаться, я часто ошибаюсь,
— Да, — кивнул, наконец, Андрей. — Действительно, на ходу это сложно.
— Бомбу им подсунули, когда машина стояла. Уже в городе.
— Это как?
— Андрей, я тебя не узнаю, — Пафнутьев передернул плечами уже в легкой досаде. — Гаишник останавливает машину, проверяет документы, просит открыть багажник... Водитель, сознавая, что человек он непростой, что Вовчик, который сидит на заднем сиденье, тоже чреватая личность... Выходить из-за руля не желает. Иди, говорит он гаишнику, и смотри сам, если тебе так уж хочется. И гаишник идет, смотрит — что там такое в багажнике находится... А там ничего не находится. Следы кровавого злодеяния уже уничтожены. Их нет, они в мусорном ящике. И герои войны вместе с инвалидами и ветеранами успели расхватать недопитые бутылки, недожеванное мясо и прочую снедь.
— Это ваше допущение?
— Установленные факты, Андрюша.
— А гаишник...
— Круглов хорошо его запомнил. Он описал этого гаишника во всех подробностях. Так вот, когда машина отъехала, через пять минут прогремел взрыв. Неклясова разорвало на мелкие злобные кусочки, а водитель отделался испугом. Все.
— А гаишник?
— Говорит, что это был молодой парень, спортивного покроя, и примету назвал — усы. Громадные, говорит, у него, пушистые, ухоженные усы. Как у Карла Маркса борода.
— Сейчас многие с усами... Наверное, из десяти мужиков семеро...
— С усатым гаишником я уже сталкивался — такое у меня ощущение, — медленно проговорил Пафнутьев.
— Вы его знаете?
— Может быть, и знаю... Он был в банке Фердолевского... За два часа до взрыва. Там, в банке, тоже запомнили усы... Смотри, что получается... Ты говоришь, что больше половины мужиков нашего города усатые, правильно?
— Ну?
— Следовательно, к усам все привыкли, и человека, у которого под носом завелись клочки шерсти, никто не должен замечать. Ведь все усатые. Усы перестали быть отличительным признаком. Это все равно, что сказать кому-то, что приходил человек с двумя ушами. Но ведь все люди с двумя ушами, или, скажем, почти все. И наличие пары ушей не является отличительной приметой. Правильно?
— Ну?
— Перестань нукать. Нехорошо. Некрасиво. Невежливо. Так нельзя.
— Виноват, Павел Николаевич.
— В приличном обществе не нукают. А мы с тобой все-таки приличное общество.
— Виноват.
— Так вот, продолжаю... Усы — дело привычное, естественно, обыденное. А мне все говорят — был мужик с усами, был гаишник с усами, был мотоциклист с усами...
— Еще и мотоциклист?
— Который из автомата по ресторану Анцышки полоснул...
— Он тоже усатый? — спросил Андрей.