Банда 5
Шрифт:
— Мир и дружба? — Пафнутьев протянул руку.
— Мир и дружба, — улыбнулся Огородников и, куда деваться, тоже протянул руку.
И Пафнутьев получил прекрасную возможность еще раз убедиться, что у того вымазаны не только указательный и большой пальцы, что может случиться при срочной починке, а все, включая невинный мизинец. Бросив вороватый взгляд чуть в сторону, он убедился, что и на левой руке у адвоката та же картина все пальцы, включая мизинец, несут на себе невытравляемый клеевой след. Да, «момент» обладал этой особенностью — даже помыв руки, даже очень хорошо помыв их
— Я вас слушаю, Павел Николаевич. — Огородников уселся в кресло, придвинул к себе большой блокнот в кожаном переплете, мимоходом заглянул в него, что-то для себя уточнил и, отодвинув, посмотрел на Пафнутьева — с чем, дескать, пожаловал?
— Вам просил передать привет Григорий Антонович Мольский... Я только что от него.
— Гоша? — удивился Огородников, и Пафнутьев понял, что тот не обрадовался привету. — Он еще в газете?
— Да, и отлично там себя чувствует.
— Надо же... Спасибо. Значит, помнит еще меня. — Пафнутьев не мог не обратить внимания, что и Мольский произнес эти же слова, когда речь зашла об Огородникове. Похоже, не любят они говорить о знакомстве друг с другом, что-то мешает им радоваться приветам друг от друга.
— Он сказал, что вы частенько бываете у них... Контакты с прессой поддерживаете?
— Со всеми приходится поддерживать контакты, Павел Николаевич. Такая у меня работа, — произнес Огородников с некоторой назидательностью.
— У меня тоже! — рассмеялся Пафнутьев.
— Вот видите, сколько у нас общего.
— Мольский сказал, что вы приложили руку к продаже дома Суровцева?
— Приложил руку? К продаже дома? А кто такой Суровцев?
— Это человек, семья которого была расстреляна сразу после свершения сделки, сразу после того, как он получил от покупателя деньги. Несколько десятков тысяч долларов.
— Ах да, простите... Я совсем забыл фамилию этих несчастных людей... Не помню сейчас всех подробностей... Но если я не ошибаюсь, Суровцев пожелал поместить объявление в газете...
— Покупатель нашелся по объявлению? — удовлетворенно произнес Пафнутьев.
— Нет, — ответил Огородников, и Пафнутьеву стало ясно, что легкой победы не будет, что этот коротышка не так прост, как может показаться. Видимо, с Мольским они уже обсудили подробности происходящих событий. — Покупателя предложил я... При мне же произошла передача денег, оформление расписки и прочие формальности.
— Объявление в газете не было опубликовано.
— Это хорошо или плохо? — улыбнулся Огородников.
— Не знаю, но деньги за объявление Мольский получил.
— И присвоил? — рассмеялся Огородников. — Как он это объясняет?
— Что можно сказать о покупателе дома?
— Достойный человек. — Огородников пожал плечами. — Достаточно состоятельный, если может заплатить за дом восемьдесят тысяч долларов. Насколько мне известно, у него сеть киосков по продаже спиртного. Пока люди пьют, будет процветать.
Огородников взял со стола пульт управления и, направив в сторону телевизора, включил его.
— Сейчас будут передавать новости, — пояснил он Пафнутьеву. — Последние дни вы нас приучили
— Новенькое у нас есть всегда, вопрос лишь в том, стоит ли об этом сообщать широкой публике.
— Тоже верно... Настоящая информация — это закрытая информация. Только тогда она имеет силу, влияние, власть... Вы согласны со мной, Павел Николаевич?
— Конечно. — Пафнутьев повернулся к телевизору, забросив ногу на ногу, и приготовился слушать. Огородников тоже замолчал, видя, что гость не намерен предаваться пустой болтовне.
Вот уже несколько дней городские новости начинались с подробностей об убийстве семьи Суровцевых. Но если вначале телевизионщики пугали людей страшными кадрами, сделанными в квартире, то теперь, в основном шли сообщения о ходе следствия. Диктор заверил, что Вобликов жив, что врачи продолжают бороться за его жизнь, что он до сих пор без сознания и выдержал уже три операции по починке внутренних органов.
— Живучий, гад!
— Выкарабкается, — как бы между прочим заметил Пафнутьев.
— Вы думаете? — Огородников осторожно покосился на гостя. И тот заметил это легкое, почти неуловимое движение. Оказывается, ему важно знать, выживет ли Вобликов.
— Это вчерашняя информация. Сегодня мне сообщили из больницы, что он уже пришел в сознание, понимает, где он и с кем говорит. Выживет, — повторил Пафнутьев, не отрываясь от телевизора.
— Что ему светит? — спросил Огородников.
— Вы, адвокат, спрашиваете у меня, сколько ему светит? — удивился Пафнутьев.
— Обвинительное заключение будет писать следователь... И потом, он нарушил служебный долг... Все это вносит свои поправки. Нельзя сбрасывать со счетов и общественное мнение.
— От него самого зависит, сколько он получит, — сказал Пафнутьев. — Посмотрим, как будет вести себя.
— Другими словами, насколько активно станет помогать следствию?
— Он уже помогает.
— Активно? — нервно усмехнулся Огородников.
— Посмотрите на него. — Пафнутьев кивнул в сторону экрана, на котором в этот момент шли кадры, снятые в больнице кадры, на которых Вобликов лежал опутанный шлангами, а Овсов, напряженный и недовольный вниманием к себе, давал какие-то пояснения. — Слишком уж активным его назвать трудно.
На экране появился диктор и объявил, что сейчас познакомит зрителей с очередной сенсацией.
— Установлен еще один бандит. Как нам сообщили в городской прокуратуре, напряженная работа последних дней увенчалась успехом. В расстреле семьи Суровцевых участвовал некий Осадчий Михаил Петрович, человек с большим уголовным прошлым, который отсидел в общей сложности полтора десятка лет и в данный момент находится в городе.
Экран заполнила смурная физиономия Петровича, правда давняя. На фотографии он выглядел моложе, но взгляд уже тогда был сумрачный и недоверчивый. И морщины были такие же, идущие поперек лба, между бровями, вниз от носа, мимо уголков рта. Потом появилась еще одна фотография, еще одна — оперативники неплохо поработали и нашли чуть ли не дюжину снимков Петровича, сделанных в разные периоды его жизни.