Банда 8
Шрифт:
— Ну, что у тебя? — спросил Лубовский, едва за ним захлопнулась входная дверь. Секретарь, молодой парень с папкой из красной кожи, уже был радом, но все-таки чуть сзади — правильное решение, грамотное. Секретарь шел, поотстав на полшага, давая возможность хозяину снисходительно оглядываться на него.
— Звонил Северцев.
— Что у него?
— Хочет денег.
— Подождет.
— Проблемы на таможне... С грузовиками.
— Знаю. Вычеркни, уже все решено. Что еще?
— Звонок из администрации президента. Хотят поговорить.
— Пусть назначают время. Я приеду. — В последних
— Что-то связано с прокуратурой.
— Знаю.
— Звонила ваша жена.
— Дальше.
— Испания. Налоговые проблемы.
— Если еще возникнут, скажи, что буду через неделю.
— Румыны жалуются. Задержки с поставками тракторов.
— Не понял? — Лубовский первый раз обернулся к секретарю.
— Они ждали трактора месяц назад. Согласно договору. Деньги перечислены, тракторов нет.
— А что Ростов?
— Просит отсрочки.
— На сторону продали? — жестко усмехнулся Лубовский. — Как ты думаешь, спохватятся?
— Уже, Юрий Яковлевич.
— Нехорошо, ребята, нехорошо, — уже сам себе проговорил Лубовский. — Мы так не договаривались. За подобные вещи надо платить. И вы в этом убедитесь.
— Купить бы вообще этот завод, — предложил секретарь.
— Зачем, Коля? — удивился Лубовский. — Достаточно купить директора. Это гораздо дешевле. И надежнее. И прокуратуру покупать совершенно незачем.
— Достаточно купить Генерального прокурора?
— Ни в коем случае! Он не отвечает за свои поступки, не принимает решений. Декоративная фигура. И потом, они многовато хотят за свои услуги. Дутые услуги, между прочим. Есть люди понадежнее. И подешевле, — усмехнулся Лубовский и, открыв дверь, шагнул в свой кабинет. — У тебя все? — обернулся к секретарю.
— Есть кое-что, но так, мелочевка.
— Зайди чуть попозже.
— Часа через два?
— Да, где-то так.
Дальнейшая жизнь Юрия Яковлевича Лубовского была скрыта от его подчиненных, но работа продолжалась. Он кому-то звонил, о чем-то договаривался, но звонки были достаточно невинными — надо встретиться, есть о чем потолковать, надо бы подписать кое-какие бумаги, причем именно бумаги, даже их суть не называлась. Может, это были договоры, может расписки, соглашения о намерениях... Жизнь научила Лубовского быть осторожным, тем более он знал — прокуратура проявляет к нему интерес. Он как мог пытался этот интерес обесценить, подчищал свое прошлое, иногда приходилось принимать решения жесткие, но необходимые — в тех случаях, когда не оставалось ничего иного.
Единственный серьезный звонок, который позволил себе Лубовский в это утро, — разговор с администрацией президента. Договорились встретиться через два часа. Лубовский уже знал — речь будет идти о следствии, которое опять начинала прокуратура. Он не слишком опасался прокурорских вылазок, поскольку уже принял некоторые меры предосторожности — купленные люди уже прочистили все десять томов уголовного дела о мошенничестве в особо крупных размерах, были убраны те, кто еще представлял какую-то опасность, кто еще мог сказать о нем какую-то гадость. А тот лох, которого привлекли из глухомани, не казался ему серьезным противником. Провинциалы
Лубовский ошибался.
Полная безнаказанность, связь в высших кабинетах страны породили в нем некое чувство беспечности. Его сверхчувствительная шкура, которая не раз выручала его в самые щекотливые моменты жизни, ныне, прикрытая прочной чешуей неуязвимости, потеряла эту самую свою чувствительность и уже не могла остро и своевременно реагировать на возникшую опасность, да и самой опасности она, эта его шкура, уже не ощущала. Хотя Лубовский продолжал сохранять бдительность, но больше по привычке, без прежнего азарта и увлеченности.
Только этим можно объяснить ту вопиющую оплошность, которую допустила многоопытная охрана Лубовского. Если раньше его джип не оставался без присмотра ни единую секунду в сутки, если раньше в нем постоянно и неусыпно находились и вооруженный водитель, и охранник с автоматом, то в это солнечное утро, казавшееся таким безобидным, джип был оставлен без присмотра не менее чем на десять минут. Отлучились ребята в соседнее кафе перекусить перед долгим и хлопотным днем.
А вернувшись, привычно заняли свои места внутри джипа, продолжая легкий и бестолковый разговор, который начался еще в кафе.
— Надо же, одиннадцать часов, а асфальт уже сухой, — сказал водитель — состояние асфальта он замечал быстрее остальных.
— Жара будет, — ответил охранник.
— Придется выбирать стоянку в тени, иначе мы тут загнемся.
— Твои проблемы.
— Он не говорил, куда сегодня?
— Он об этом никогда не говорит.
— Правильно, общем-то, делает.
— Может, и правильно... Только лучше бы все-таки знать.
— Ему виднее.
— Как день сложится... Нельзя все предугадать заранее.
Такой примерно шел разговор между водителем и охранником, которые несколько минут назад вернулись из кафе и пребывали в благодушном состоянии. Они не называли Лубовского ни по имени, ни по фамилии, не называли боссом, шефом, хозяином. Просто «он». Правда, в разговоре это слово звучало как бы с большой буквы — «Он». И все сразу понимали, о ком идет речь.
В общем-то, это было разумное, правильное решение. Для безопасности действительно лучше не употреблять имен, чтобы посторонний человек, случайно услышавший их разговор, не мог понять, кто имеется в виду, — мало ли какие могут быть цели у этого любопытного.
В кармане охранника зазвенел мобильник.
— Слушаю, — сказал он.
— У вас все в порядке? — спросил Лубовский.
— Как обычно.
— Я выхожу.
— Мы готовы.
— Подъезжайте к входу.
— Понял, — и охранник сунул телефон в карман. — Давай к входу, — сказал он водителю.
Вход в офис был метрах в пятидесяти, и через минуту они уже ждали Лубовского в двух метрах от стальной двери с кодовым замком. Охранник предусмотрительно вышел, оставив приоткрытой дверцу, и, едва Лубовский оказался в джипе, он тут же нырнул следом, и дверь захлопнулась.