Банда из Лейпцига. История одного сопротивления
Шрифт:
– Нет, – отрезал отец.
Мама принялась теребить желтую тесемку-закладку, которая выглядывала из книжки тоненьким червяком.
– Отстань от парня, – сказала она. – Он уже взрослый. Если он хочет поехать на день-другой, то пусть себе едет, нечего раздувать из этого невесть что.
Отец откинулся в кресле.
– Ехать он может. Но только не на Любшюцские озера.
– Ну и прекрасно, – сказал я. – Мы и другие варианты обсуждали. Можно поехать под Брандис. Свет клином на этих Любшюцких озерах не сошелся.
Я сам удивился, как легко мне далась эта ложь. Отец что-то пробурчал в ответ и повел
В пятницу днем духота бессовестно завладела всем моим телом. Окна у меня были открыты настежь, я хотел настроиться на свежий воздух, природу и приключения. На кровати возвышались башенки целого городка, сложившегося из одежды, пакетов с провиантом и туалетными принадлежностями. В нерешительности я теребил подбородок, на котором пробивался первый пушок намечавшейся бороды. Интересно, другие возьмут с собой барахло для умывания и бритья? Подумав, я отложил все умывальное хозяйство в сторону. У меня и так уже много всего набирается. И тут в комнату тихой тенью вошла мама.
– А кто еще с вами едет в Брандис? – спросила она, особо выделив голосом последнее слово, так что у меня не осталось сомнения в том, что она все поняла.
– Да ты не знаешь, – сказал я, отметив про себя, насколько по-дурацки звучит моя отговорка. – В основном друзья Генриха. Любители природы.
Мама посмотрела на мои вещички, разложенные на кровати, потом в окно, потом снова на меня.
– Я хорошо знакома с господином Умратом. Тебе это известно?
Нет, мне это было неизвестно. Как неизвестно было и то, к чему мне это сообщалось. Я пожал плечами.
– Ну и замечательно, что знакомы, – отозвался я.
Мама помолчала.
– Не наделайте там глупостей, – сказала она наконец, и было видно, что ей хочется добавить что-то еще. – Надеюсь, не подведешь.
Когда после обеда я уже направился к месту встречи у церкви, у меня возникло спонтанное решение заглянуть к Умратам. Я поднялся по лестнице, одолевая пролет за пролетом, – табличка с нужным именем обнаружилась под самой крышей.
– А Генрих уже ушел, – сообщил мне с порога его отец, видный мужчина, по сутулой осанке которого можно было сразу определить трудягу. Мы, конечно, встречались с ним уже не раз на улице, но то, что он так спокойно воспринял мое появление у себя дома, меня немало удивило и ободрило.
– Можно вам кое-что сказать?
– Конечно, говори! – Лицо у него было вполне дружелюбным, но каким-то непроницаемым. Под глазами темнели круги, большие, как блюдца.
– Мы собрались в поход на Любшюцские озера.
Отец Генриха кивнул.
– Это мне известно. Что дальше?
– А мои родители – они были против. Я им сказал, что мы едем в Брандис.
Отец Генриха потер губы. Руки у него были еще больше, чем у сына.
– И чего ты хочешь?
– Вы не могли бы не выдавать меня? Ну, если они у вас спросят.
Отец Генриха, и без того сутулый, еще больше наклонился вперед.
– Ты хочешь, чтобы я врал твоим родителям? Тебе не кажется, что это уже слишком?
– Кажется, – ответил я, хотя полной уверенности у меня в этом не было. – Но у меня нет выхода. Вы не могли бы в виде исключения один-единственный разок пойти на это? Тем более что они вряд ли будут спрашивать вас.
Отец Генриха сомкнул руки, потом смахнул с брюк невидимые пылинки, потом снова сомкнул руки.
– Ох, ребята… – вздохнул он. – Ладно. Но только один раз! Мне такое не нравится, а главное – не хочется, чтобы ты к таким вещам привыкал. Понял?
– Понял, – быстро ответил я. – Спасибо!
– Но не воображай о себе слишком много! Я делаю это прежде всего ради Генриха. Он тебя очень ценит.
Я быстро кивнул, старясь скрыть, что его последние слова меня изрядно смутили.
– Ну хорошо, – сказал я. – Тогда тем более спасибо. Огромное спасибо.
– Не за что.
Я уже собрался идти вниз.
– Меня зовут Фридрих. Будем на «ты».
Отец Генриха протянул мне руку. Я пожал ее с силой, на какую только был способен.
7
За церковью Пауля Герхардта, слева, среди велосипедов, палаток, рюкзаков и канистр с водой, около шести часов вечера собралось несколько человек: Хильма, Генрих, Эдгар, Рихард, Пит, к счастью, один, и я. Придет ли Жозефина, было неизвестно, и от этого у меня сосало под ложечкой. Я не знал, чего я ожидал от предстоящих дней в ее обществе, но определенно знал, что хотел бы видеть ее вместе со всеми.
– Кто-нибудь знает, что с Жозефиной? – спросил я собравшихся в конце концов, не имея сил больше терпеть.
– Не придет, наверное. Что и понятно, – сказала Хильма. – Если только не наврет что-нибудь родителям с три короба. Ее родители даже не знают, что она встречается с такими гражданами, как мы. – Я невольно усмехнулся. Представляет ли себе Хильма, что известно моим родителям? – И есть еще одна проблема. Она девочка. – Хильма откинула челку, падавшую ей на глаза. – Мне разрешили только потому, что брат уговорил родителей. – Она рассмеялась. – И вообще проделал уже большую предварительную работу.
То, что сказала Хильма, звучало вполне убедительно. Моя слабая надежда насладиться обществом Жозефины улетучилась. В этот момент какой-то велосипед вырулил на дорожку, ведущую к церкви. Девушка в синей юбке и белой блузке, ненакрашенная, с подобранными волосами.
– Фрау гауляйтер Рейхардт! Докладываю: отряд к походу готов! – Голос Генриха гремел на всю площадь.
Жозефина постучала пальцем по лбу, подкатила к нам и затормозила ногами. Я удивился.
– Ты что, член СНД? [22] – спросил я.
22
Имеется в виду Союз немецких девушек, основанный в 1930 г. и прекративший свое существование в 1945 г.; с 1936 г. членство в этом союзе, предназначавшемся для девушек в возрасте от 14 до 18 лет, было обязательным.