Банда Тэккера
Шрифт:
Лео был поражен. Он видел, что Джо всецело поглощен расширением своего дела, и решил, что теперь он «спасен». Ему все еще казалось, что только бизнес создает человеку «нормальную» жизнь, спасает его от всех бед. Правда, чем бы братья ни занимались, чувство неуверенности, с которым они родились на свет, только усиливалось. У Джо это чувство питалось неудачами, а Лео открыл, что и удачи не освобождают от него, даже, наоборот, скорее обостряют. Однако ни Джо, ни Лео и в голову не приходило, что чувство это можно воспринимать иначе, как
А потом Лео узнал, что Джо принимает от своих покупателей ставки на лошадей.
— С ума ты спятил, что ли! — кричал Лео. — Полиция прихлопнет твою лавчонку!
Но Джо заявил, что букмекерство очень помогает торговле, да и само по себе неплохое дело.
— Моим покупателям время от времени хочется поставить на лошадку, — сказал он. — Так почему же мне не пообчистить их обеими руками. — Переубедить его было невозможно.
После этого Лео уже никогда не заходил в лавку к брату. Он боялся. Ему казалось, что на лавку неминуемо нагрянет полиция, и то, что он финансировал подобное предприятие, было уже достаточно скверно, — не хватало только, чтобы его сцапали там, на месте преступления!
Лео не просто был зол на Джо. Он никак не мог понять его, не мог найти оправдания тому, что тот делал. Для Лео это был вопрос морали. Впрочем, мораль, конечно, не устояла бы, будь букмекерство и в самом деле полезно для бизнеса. Но в том-то вся и штука, что оно было полезно только отчасти. Ради сравнительно небольшого барыша приходилось рисковать всем предприятием, потому это и становилось для Лео вопросом морали.
«Кто поверит, что мы — родные братья, — думал Лео. — Ну точно мы из разного теста выпечены».
Он снова, как и прежде, чувствовал, что с Джо что-то в корне неладно. С его точки зрения, Джо был «плохой», а он сам, Лео, — «хороший». И в самом деле Лео был «хороший» человек — «хороший» в отношении людей, «хороший» в отношении закона. Но он был «хороший» только потому, что не чувствовал уверенности и хотел, чтобы люди и закон его не трогали. «Я всем друг, если мне это по карману», — говорил он себе, и это значило, что он переставал быть «хорошим», когда его чувство неуверенности усугублялось.
А Джо в самом деле был «плохой». Как и Лео, он страдал от неуверенности, как и Лео, ему хотелось, чтобы его любили, уважали или, на худой конец, оставили в покое. Но он слишком упорно, слишком долго был отщепенцем, чтобы надеяться на то, что если он будет «хорошим», это спасет его от неуверенности. Поэтому он и не пытался быть «хорошим» и в своих делах всегда шел прямо к цели.
В этом и была разница между братьями.
Когда Лео «вылетел в трубу» со своей торговлей шерстью, Джо, услыхав об этом, зашел проведать брата.
— Вот, получай пятьсот долларов
Лео никак не ожидал подобного поступка от человека, на котором он поставил крест, как на «плохом». Он с шумом выдохнул воздух и посмотрел на Сильвию.
— Видишь? — крикнул он, указывая на брата. — Видишь? Что я тебе говорил о Джо! — Он спохватился, что выдает Сильвию с головой, и опять повернулся к брату. — Я тронут, поверь, — сказал он. Он подошел к Джо, схватил его руку и начал ее трясти. Лицо у него сморщилось, он обеими руками стискивал руку Джо и с силой дергал ее вверх и вниз.
— Да это же, в сущности, твои деньги, — сказал Джо.
— Поверь мне, поверь, — твердил Лео. — Ты не знаешь, как это хорошо — не деньги, деньги что, — а вот получить помощь, когда ты о ней и не заикался.
Успокоившись немного, Лео спросил, как идут дела в сигарной лавке — выдержит ли она выплату такой крупной суммы наличными? Джо ответил, что он продал лавку, потому что она связывала его по рукам и ногам. — Я тут взялся за одно дельце, которое меня давно занимает, — пояснил он. — Пробую, что из этого выйдет. — Когда Лео, сразу заподозрив неладное, начал расспрашивать, Джо сказал: — Я тебе все расскажу, если согласишься войти в дело.
Сильвия резко наклонилась вперед. Она всегда боялась, как бы Лео не ввязался в какое-нибудь грязное дело со своим непутевым братцем.
— Желаю вам счастья и удачи, что бы вы там ни затеяли, — поспешно сказала она, обращаясь к Джо. Потом, помолчав, откинулась назад и, опустив глаза, прибавила, разглаживая юбку на коленях: — А как разбогатеете, не забудьте, что за вами остался еще должок — восемьсот долларов.
— Не суйся не в свое дело! — закричал Лео.
Никогда еще не говорил он с ней так грубо, и Сильвия невольно поднесла руки к лицу.
— Но ведь он же… — пробормотала она, — Джо… должен нам…
— Ты слышала, что я сказал? — Лео так отчеканивал слова, что они сыпались на нее, как удары. — Какое тебе дело? Не суй свой нос.
Он повернулся к Джо.
— Брось ты это! — крикнул он так же сердито и угрожающе, как говорил с Сильвией. — Джо, говорю тебе, брось!
— Что бросить? — Джо старался подавить свой гнев. — Что такое я сделал? — обратился он к Сильвии.
— У тебя жена, ребенок, — просил Лео. — Ты не должен заниматься такими делами.
Гнев Джо остыл, когда он услышал просительный тон брата, и ему стало не по себе. — Тебе лучше знать, о чем ты толкуешь, — сказал он, смеясь и пожимая плечами, и снова повернулся к Сильвии.
— Вот вы — свидетельница, — воскликнул он. — Что такое я вдруг сделал?
Сильвия молча отвела от него глаза, взглянула на Лео и тоже отвела глаза.
«Я стану перед ним на колени, — думал Лео. — Я прикажу ему. Я буду плакать. Я шею ему сверну! Ну и что? Послушает он меня? Нет. Все равно все сделает по-своему».