Банда Тэккера
Шрифт:
— Ладно, Шорти. — Джо поднял кулак и, указывая на него пальцем, сказал: — Ты получишь свои пять долларов, а как насчет этих пяти?
— А мне наплевать, — сказал Шорти. — Я прав. Вы все придираетесь ко мне и вытворяете надо мной всякие штуки, и всю жизнь я был у вас на побегушках, а теперь хватит с меня — вот что. Даю тебе сроку до восьми часов и больше ни минуты — вот что.
Шорти стоял вытянувшись, весь дрожа от волнения. Джо видел по его лицу, что с ним творится, и внезапно подумал, что и он бывает такой же, когда ссорится с Лео. Все же он двинулся на Шорти — медленно, подняв кулак и постукивая по нему пальцем. Он надвигался на Шорти, грозно хмурясь, но ему казалось, что он движется, словно во сне, и, как призрак,
Потом он остановился. Он понял, что с Шорти ничего нельзя сделать. От этого будет только хуже. Он сам не раз бывал в таком состоянии и знал, что Шорти уперся и его уже не сдвинешь с места. Пусть это глупо, пусть он сам понимает, как это глупо, — все равно, он сделает то, что надумал, и ничем — ни угрозами, ни побоями — его уже не запугать.
На секунду Джо даже почувствовал жалость к Шорти, и эта жалость почему-то пробудила в нем желание рассказать Лео, что он украл деньги в баре. Это желание было почти непреодолимым. Мысль об этом доставляла ему странное удовольствие, но он понимал, что это безумие, и отказался от нее.
— Ты знаешь, что бывает с фискалами? — спросил он Шорти. Он опустил кулак и сплюнул Шорти под ноги.
— Я знаю, что будет в восемь часов, — ответил Шорти.
Джо трясло, когда он выходил из кондитерской. Он стоял на тротуаре, засунув руки в карманы, и думал: «Вот оно. На этот раз мне не вывернуться».
Теплый осенний день клонился к вечеру. Двери магазинов были распахнуты настежь. Джо медленно шел по улице. В пятнадцать лет он выглядел почти таким же взрослым, как Лео, которому шел уже двадцатый год. Лео был несколько приземист, Джо был выше ростом, шире в плечах, плотней; он унаследовал от отца широкую кость и крепкое, мускулистое тело. Улица уже наложила отпечаток на его лицо, на его походку, на его речь. Хотя Джо больше походил на взрослого мужчину, чем Лео, это не придавало ему уверенности. Рядом с более миниатюрным братом он чувствовал себя громоздким и неуклюжим.
Теперь он думал о том, как нелепо, что какое-то пятидолларовое пари с Шорти должно его погубить, тогда как столько других, более серьезных, дел сходило ему с рук.
Однако, если Лео непременно должен узнать о его проделках, пусть уж лучше узнает о таком пустяке. «Господи, и всего-то пять долларов! — думал он. — Мало ли где можно раздобыть пять долларов». Он поймал себя на том, что заглядывает в магазины, мимо которых проходит, и мысленно рисует себе пачки денег, лежащие в кассе, и смотрит на женщин с маленькими сумочками в руках, и думает о том, как легко подкрасться сзади, схватить сумочку и убежать. Бежать, бежать со всех ног до угла, потом за угол и шмыгнуть в подъезд — пока женщина не подняла крик.
«Нет, — подумал он. — На этот раз я влип, и будь, что будет».
Он устал от мыслей. Остановившись перед мясной, он заглянул в раскрытую дверь. В лавке было пусто. Мясник вышел в холодильник позади лавки. Стащить кусок мяса было бы пустячным делом. Внезапно Джо повернулся и пошел домой.
«Всю жизнь я только и делал, что выпутывался из беды, — подумал он. — Надоело. Теперь будь, что будет, а я пальцем не шевельну. К черту!»
На будильнике в кухне было четыре часа, когда Джо вернулся домой. Лео не мог прийти раньше половины восьмого. Джо бесцельно слонялся из комнаты в комнату, не зная за что приняться. Он начал шарить по всем ящикам, и ему казалось, что он ищет, чем бы занять руки, — починить что-нибудь, что ли, — и внезапно понял, что ищет денег.
Он не надеялся найти деньги, но все-таки искал, а потом подумал, не попросить ли у Лео пять долларов. «А на что они тебе?» — спросит Лео, и он ему ответит: «Я, видишь ли, проиграл пари». Джо услышал, как он сам над собой расхохотался. Если бы Лео знал, что Джо бьется об заклад
Он заглянул во все ящики, какие только были в доме, и во все миски, горшки и кастрюльки. «Этот скряга и десяти центов на столе не оставит без того, чтобы не приколотить их гвоздем», — сказал себе Джо. Он пошарил за картинами, и в умывальнике, и в башмаках у Лео. Он вдруг решил, что у Лео непременно должны быть где-то припрятаны деньги. Раньше он никогда не думал о деньгах Лео, но сейчас, поразмыслив над этим, пришел к выводу, что Лео ни за что не истратит все до последнего цента, как бы ни был ничтожен его заработок. Лео — кладезь всех добродетелей, настоящий пай-мальчик, как в книжках. Джо чуть не вывернул наизнанку башмаки Лео, шаря в них. Он ощупал подкладку старого пиджака Лео и даже своего старого пиджака. Лео мог запрятать туда деньги, он знал, что Джо к старым вещам никогда не притронется, а Лео хранил их потому, что вообще никогда ничего не выбрасывал.
На подоконнике стоял цветочный горшок с землей, но в нем ничего не росло. Джо потыкал землю карандашом и взволновался, когда карандаш уперся во что-то твердое. Это был просто камешек. Джо его выковырнул, взвесил на ладони и усмехнулся. Но под этой усмешкой крылась безнадежность. Он перелистал все книжки Лео, и все свои школьные учебники, и все книги, оставшиеся от отца. Потом пошел в чулан и вытащил оттуда сундук, в котором Лео хранил кружевное белье из приданого матери. Он перебрал все вещи до одной и даже осмотрел обивку сундука, ощупывая все выпуклости, ища, не спрятаны ли там деньги.
Ползая на четвереньках, он заглядывал под шкафы и за плинтусы, ощупывал одну половицу за другой, проверяя, не поднимается ли какая-нибудь из них, и, наконец, уселся на полу, бесцельно блуждая взглядом по ножкам столов и стульев. Потом встал, решив заглянуть еще в одно, последнее, место, которое приберегал к концу, потому что знал, что деньги там. Они должны были быть там, и он знал, все время знал, что они там, и только нарочно тянул, притворяясь, что ищет их в других местах, чтобы оставить приятное напоследок, чтобы под конец было хорошо, было радостно.
Последним местом была картонная коробка, в которой Лео хранил сувениры, оставшиеся от родителей: фотографическую карточку, бумажник отца, портмоне матери, ее подвенечное платье, туфельки матери и ботинки отца, и отцовский парадный костюм, рубашку и галстук. Между вещами Джо нашел сберегательную книжку на имя Лео. В книжке не было отмечено ни одной выдачи — только вклады; большинство их не превышало 3 долларов, были вклады и по 15 центов. Всего на книжке лежало 267 долларов 35 центов.
— Вот так штука! — вырвалось у Джо. Он был ошеломлен и даже испуган. Он опасливо оглянулся. — Ну, конечно, — произнес он вслух. Голос его прозвучал громко, в нем слышалось удивление, и злость, и страх. — А чего же еще от него ждать! — Слова упали в тишину. Джо услышал разбуженное имя слабое эхо и ощутил тишину и одиночество пустой квартиры. Он сунул сберегательную книжку в карман, спрятал картонку, задвинул сундук на место и довольно долго еще возился, приводя в порядок все, что перевернул вверх дном во время своих поисков.
Он прошел на кухню и поставил на огонь кастрюлю с водой. Он решил сварить суп на ужин — густую мясную похлебку с бобами, крупой и всевозможной зеленью, которую продавали связанную в пучки специально для супа. Чувство удивления и страха не покидало его. Он посолил воду, опустил в нее мясо и уселся на табурет, ожидая, когда суп закипит.
Уголь в топке горел беззвучно. Беззвучно сгущались сумерки. Джо долго сидел в полумраке и тишине, ни о чем не думая. Потом он вытащил из кармана сберегательную книжку, перелистал ее и посмотрел на последнюю запись: 267 долларов 35 центов. И облизнул губы. Он сделал это торопливо и непроизвольно. Так облизывает губы голодный при мысли о хлебе.