Бандагал (сборник)

Ринонаполи Анна

— Меня зовут Сандерс, — сказал незнакомец. — Из-за вас я упустил вот такую рыбину. Тут всегда богатый улов. Но рыбы, они очень пугливы. Малейший шум, и уж их поминай как звали.

— Нам пришлось долгие годы слушать ваши радиопередачи, чтобы выучить ваш язык, — Сэм не знал, что бы еще такое сказать.

— А, радиопередачи… понятно… Когда же вы прилетели?

— Вчера после полудня. Наше летающее блюдце здесь неподалеку, на поляне.

— А-а!

В то же мгновение поплавок нырнул. Человек по имени Сандерс молниеносно подсек удилище. На приманку клюнула здоровенная рыба-кот, которая теперь отчаянно билась в траве. Рыболов осторожно снял ее с крючка,

поднял крышку ведра с водой и бросил туда добычу.

— Послушайте, — сказал он, отыскивая в коробке нового червяка для наживки. — Мне сейчас но до разговоров. В это время рыба клюет лучше всего. Приходите часа через два, тогда потолкуем.

Настаивать было совершенно бесполезно. Арчи воочию убедился, что в удивительных историях о рыболовах нет ни капли преувеличения — даже появление марсиан не в силах отвлечь их от любимого занятия. Братьям ничего другого не оставалось, как только вернуться домой.

Человек по имени Сандерс сложил удочку и собрал рыболовные снасти. Его примеру последовал и другой рыбак.

Когда они заглянули в ведра с водой, где плавали пойманные рыбы, на их лицах отразилось удовлетворение.

— Что им от тебя было нужно? — спросил Винни.

— Да ничего. Ты же знаешь этих землян. Им бы только шутки шутить. Одного не пойму — почему, когда им нужно устроить карнавал, они не в состоянии придумать чего-либо пооригинальнее, чем марсиане и летающие блюдца?!

— Напрасно ты удивляешься, Сандерс. Откуда им знать, что Марс необитаем?

— Согласен. Но меня раздражает это полнейшее отсутствие воображения.

Они молча направились к лесу. На полпути Винни спросил:

— Как ты думаешь, эти рыбы-коты смогут акклиматизироваться в наших озерах?

— Разумеется, — ответил Сандерс. — Сначала придется пустить их в более холодные северные озера, а уж затем — в южные. Конечно, им придется туго. Рыбы Венеры не выносят чужаков. Но ручаюсь тебе, у нас эти рыбы-коты приживутся.

Они подошли к поляне. Сандерс вынул из кармана странный на вид предмет серебристого цвета, нажал рычажок, и, словно по мановению волшебной палочки, на поляне появилось летающее блюдце.

— Этот кретин утверждал, что они приземлились именно здесь, — сказал Сандерс, поднимаясь по трапу.

Едва он захлопнул дверцу, как летающее блюдце точно растворилось в небе. Гудение двигателя в момент взлета едва ли было чуть сильнее гудения бесчисленных комариных стай, круживших над лесом; не удивительно, что никто из людей ничего не услышал. Впрочем, если бы даже летающее блюдце и можно было различить, кто бы его увидел? На этом участке реки не было никого, кроме рыболовов, а те, известное дело, когда удят, не видят ничего, кроме подрагивающего на воде поплавка.

Джильда Муза

МАКС

Сердце бешено колотится, в висках стучит, капли пота стекают со лба, на какой-то миг повисая на бровях, волосы спутаны. Он бежит, вернее, рывками несется от куста к кусту, бросок — и он застывает в кустах, потом снова отчаянный бег по траве, мимо дорожки, усыпанной галькой. Будь на нем мягкие мокасины, он ступал бы по-кошачьи бесшумно. А он бежит в сандалиях, перехваченных спереди ремешком, и малейший треск сухого сучка заставляет его застывать в неподвижности. Еще вчера ночью он мирно гулял по лугам. Но было ли то явью? Сердце колотится о. ребра, пот струей катится по спине, тонкая майка прилипла к телу. Коттеджи утопают в тени гигантских олеандров. В зыбком свете луны, словно в глубине сцены, виднеется бело-голубой фасад. Луну заволакивают облака,

но его самого куда сильнее опутал клубок сомнений: бежать… но куда? Спасибо тебе, Роланд, что ты меня предупредил. А, впрочем, за что же, собственно, благодарить? За торопливые слова: «Беги, Макс, беги, тебя решили убить»? При этом он дрожал, словно плющ, обвивающий стены, и всем телом прижимался к двери, как бы опасаясь, что ее внезапно могут распахнуть и тогда все увидят, что он, Роланд, встретился с ним в час ночи.

Макс задыхается, в горле жжет, все сильнее подступает тошнота, бежать дальше нет сил. Он останавливается у большого круглого миртового куста и хватается за шею: прожилки на ней пульсируют так сильно, будто сердце стучит здесь, прямо под кожей, а не в грудной клетке. Если бы не страх и неимоверная усталость, он готов был взвыть, уподобясь смертельно раненному зверю, в бок которому вонзилась стрела. А ведь всего полчаса назад он блаженно спал на своей узкой кровати, накрывшись простыней. Ему снился чудесный сон: будто он за несколько тысяч италир купил старинную библиотеку на холме и теперь любуется ею. А за окном шелестели листья платана, и в комнату проникали звуки музыки, баюкая его сон словно плавное скольжение качелей.

Шум в висках немного стих. Макс выглянул из-за миртового куста, пытаясь определить, куда бежать дальше — длинная дорожка справа минут за двадцать приведет его к ограде, но хруст гальки будет отчетливо слышен в ночной тишине, даже если идти босиком; слева же, почти сразу за тропинкой, начинается густой лес. Правда, чтобы добраться до заграждения, ему придется переплыть через озеро, а это займет не меньше часа. И все же осторожности ради он предпочел именно этот вариант — так безопаснее. Он вновь приподнялся, но в тот же миг в ближайшем коттедже зажегся свет; его отделяли от коттеджа каких-нибудь десять метров.

Макс молниеносно спрятался за куст, а затем пополз в густую траву под надежной защитой тени от мирта. Он ползет, словно хромая собака: в правой руке зажаты сандалии, и он не может опираться о землю обеими руками. Нет, его даже с собакой нельзя сравнить. Если собака никого не кусает, не портит ковры, не пачкает на полу и не ворует оставленное в кастрюле мясо, то ее никто не станет убивать только за то, что она собака. Это же нелепо. А его хотят убить лишь за то, что он существует и одним этим мешает кое-кому обделывать свои делишки. Трусы, подлые, низкие трусы!

Распахнулось окно, и в проеме возник чей-то силуэт. Maкс различает даже, как поблескивают стекла очков. А, это Деана, главный врач Генетического центра. Ему не спится, он смотрит в небо, на подернутую облаками луну. Он повернулся, потер лоб. Сутулый, с одутловатым морщинистым лицом, он кажется еще старше в косом свете луны, прочертившем глубокие темные полосы у глаз и над подбородком. Понятно, почему ему не спится: должны же у него сохраниться остатки совести — ведь это не шутка убить человека или, на худой конец, принять решение о его смерти. Под старость остаются хотя бы угрызения совести, видно, они-то и мучают сейчас Деану, раз он не в состоянии безмятежно спать после того, как полчаса назад вынес смертный приговор. Он никак не отходит от этого проклятого окна. Из-за этого он, Макс, не может подняться. Стоит ему выйти на тропинку, как этот убийца Деана заметит и узнает его. А если даже не узнает, то сразу заподозрит, что кто-то пытается бежать, а этим «кто-то» может быть только Макс. И тогда Деана поднимет тревогу, сторожа бросятся в погоню, ловушка захлопнется и ему, Максу, придет конец.