Бандит с Черных Гор
Шрифт:
Собственно, этот конь был вообще не для упряжи. Без него остальным лошадкам было бы даже намного легче тянуть груз. Но что за конь! Подвижный, словно пантера, и поров у него не простой, дикий, сразу видно. Ноги у коня тонкие: не ошибешься, ноги скаковой лошади, а не бедолаги-ломовика. Голова маленькая, ноздри длинные, чуть ли не от верхней губы до самых глаз. Нет, как ни глянь – племенной конь! И как только попал он в этот здоровенный семерик?
Дюк поднял руку, и Тони Саматти немедленно натянул вожжи. Взвизгнул тормоз, и фура встала. Все лошади в упряжке стояли смирно, иногда только, вспомнив про бич, подергивали всей шкурой. Тони, оставив кнут, поспешно слез со своего высокого трона. В руках у него, однако, осталась
Высоченный сивый прекратил борьбу и замер, дрожа от усталости и возбуждения. Так и стоял он, пока не приблизился кучер, – и тут его снова обуял бес.
– Похоже, хотите глянуть на этого длинноногого урода, на этого черта проклятого? – спросил Тони Саматти незнакомца, а сивко в это время яростно грыз мундштук, бил копытами и резко осаживал назад, пытаясь разорвать упряжь. – Я уже двенадцать лет при лошадях, но такого впервые вижу…
Он закончил фразу такими ругательствами и проклятиями, какие только может припомнить кучер, оказавшись в самых неприятных обстоятельствах.
– Похоже, приятель, – растягивая слова, произнес Дюк, – сивко в упряжь вашу не годится. Где это вы его подобрали?
– Не годится в мою упряжь? Да на что он вообще годен! Он же идиот бешеный! Не знаю, как это я его раньше не выпряг и не пристрелил, чтобы кончить эту муку. А сосватали мне его в предгорье. Старый Майк у меня лучше всех был в четверке. Никто лучше его не тянул в гору. Вдруг у него припадок, что ли, сердечный случился, или еще что, да только рыпнулся он пару раз и издох. Стащил я его под гору и на первом попавшемся ранчо решил подыскать ему замену. А на ранчо этом оказалась одна-единственная вдова, и никого более. Так она мне показала целый табун каких-то странных лошадок, все мне по плечо, не выше. Ну, тут я сивого углядел, он один, в сторонке от всех, травку щипал. Она говорит, муж ее покойный четыре года его холил, любимца своего, и в работу не ставил, только под седло. Вот мне и показалось, что он бы меня выручил до Хвилер-Сити – в четверку коренников, конечно, а не в выносную тройку, – а там бы я его продал и подобрал бы что-нибудь более мне подходящее. Ну, выложил я сотню наличными и запряг. Несколько миль я его не напрягал, ну а потом все-таки не вытерпел. Вот он и принялся выплясывать, и до сих пор все еще понять не хочет, что от него требуется. Вот и вырастил любимца! Преступником он вырос, а не Любимцем! Вот он для чего его холил! Глянь на него, чужак! Ну что это за скотина?
Дюк подошел вплотную к взбеленившемуся коню. Сивко попытался встать на дыбы, взбрыкнул, вытянул насколько можно шею, чтобы прихватить передними зубами приблизившегося человека. И вдруг, внезапно стихнув, принял что-то съедобное из ладони Дюка.
– Послушайте, как это вы его, а? – удивленно разинув рот, спросил кучер.
– Сахар, – коротко ответил Дюк и отстранился от коня, улыбаясь своей странной невеселой улыбкой.
– Сахар? – воскликнул кучер, совсем впадая в транс, потому что стоило только Дюку отвернуться и чуть отойти, как огромный сивый жеребец вытянулся в его сторону настолько, насколько позволяла упряжь, и с любовью уставился в спину незнакомцу.
– Так, говорите, вы хотели продать этого коника? – спросил Дюк.
– Если дадите не меньше, чем я заплатил.
– У меня с собой только сорок долларов, – честно ответил Дюк и протянул ладонь с банкнотами. – Это все, что я могу выложить сегодня, но на остальные шестьдесят я готов подписать вексель или дать слово джентльмена.
– Вексель или слово джентльмена? – ехидно усмехнулся Тони Саматти. – Я вообще не знаю вас, чужак.
– Меня зовут Джон Морроу, – произнес Дюк.
– Джон… – начал было кучер, теряя дыхание и закатывая глаза, как ребенок, увидевший перед собой жуткое привидение. – Дюк! – вдруг совершенно неожиданно выпалил он.
– Кое-кто называет меня и этим именем.
Тони Саматти принялся потихоньку
– Я думаю, ваше обещание заплатить остаток – дороже золота, – тихо произнес Тони. – Но если этот конек под вами взбесится и сбросит вас на землю, вспомните, пожалуйста: я вас предупреждал!
– Спасибо, – сказал Дюк, – я не забуду. Ваши деньги!
6. СОРОК ДОЛЛАРОВ В МЕСЯЦ НА ВСЕМ ГОТОВОМ
Он прекрасно понимал, что предоставленный ему кредит стал возможен только благодаря страху, но ни в коем случае не доверию. Однако важнее всего в данный момент было то, что у него есть теперь сивко – конь с недоуздком в придачу; а громадная пустая фура со скрипом покатилась дальше.
Что касается тигриного нрава жеребца, то это была чистой воды ложь. Скотина с радостью тянулась к человеку, который протянул ей кусок сахару на ладони, и готова была подружиться с ним. Дюк несколько часов подряд выхаживал его по окрестным полям. Сорвав пару пучков сухой травы, как следует обтер жеребца. Потом напоил его из скудного ручейка, позволил всласть поваляться на чистом песочке, после чего вывел на луговину, где было вдоволь сочной травки.
И жеребец чудесно изменился. Пропала куда-то истерическая дрожь. Глаза его ожили, а доверие к человеку возрастало с каждой минутой. Уши встали торчком, и вообще всем своим поведением он все больше напоминал развеселившегося мальчишку, а это – верный признак добродушного коня со счастливым характером.
Дюк решил назвать его Понедельником. Он выбрал это имя, потому что пора было круто менять собственную судьбу. Понедельник всегда был для него несчастливым днем. В понедельник, например, случилась стычка с Бадом Спрингером. Ровно через неделю, тоже в понедельник, его арестовали. В понедельник он впервые переступил порог каторжной тюрьмы, в понедельник же вернулся в Хвилер-Сити, ожидая торжественной встречи и полного прощения, однако вместо этого весь город ощетинился оружием… Вот он и решил прозвать своего сивку Понедельником, надеясь втайне, что теперь-то уж все пойдет по-другому. Действительно, если ему и повезет хоть когда-нибудь, так только тогда, когда он плюнет на все эти дурацкие приметы.
Он без седла уселся на Понедельника и, подергивая не спеша недоуздок, направился к Хвилер-Сити. Подумать только, еще сегодня утром он был полон счастливых планов, а сейчас перед ним раскинулся необозримый мир, полный одних только печальных фактов. Прежде всего надо раздобыть шестьдесят долларов, чтобы полностью рассчитаться за сивого. Во-вторых, – где-то найти сбрую и седло. В-третьих, просто вообще нужны какие-то деньги, чтобы как-то прокормиться, пока не удастся устроиться на постоянную работу.
Он все еще не мог склониться к чему-нибудь определенному. Ковыряться в шахте или служить ковбоем – вещи одинаково малопривлекательные. Кроме того, Дюк не разбирался никак или разбирался ужасающе плохо в каждой из этих замечательных отраслей человеческой деятельности. Его золотой рудник и его ранчо с гуртами скота всегда находились в пределах достаточно большого стола, освещенного висячей лампой, по столешнице которой скользили, тихо шелестя, новенькие карты. Ах, с какой радостью пальцы хватали их за нежные атласные рубашки и стыдливо приоткрывали их таинственные личики! Как тосковало его сердце по сплоченному кружку игроков, по их серьезным, напряженным лицам! Шли часы, и нервы их сгорали в бесшумном бою… Но он, Дюк, не знал усталости в этих схватках. Конечно, он и сейчас мог разбогатеть, если разумно распорядиться картами. Но и в прежние времена, когда ему попадалась жертва, которую он запросто мог бы стереть в порошок, какое-то неприятное чувство жалости, а может, и угрызения совести, охватывало его, так что ни разу не удавалось ему сорвать порядочный куш. А что уж теперь говорить об этом!