Бандитский Петербург
Шрифт:
В довершение всех бед организация «Тамбовцев» раскололась на четыре направления: вокруг Валерия Ледовских (обвиняемого в бандитизме и по сложившейся уже замечательной традиции выпущенного на свободу судом под подписку о невыезде) сконсолидировалась «старая гвардия». Вася Брянский (бывший Пластилин, известный в свое время как «старший» по контролю за проститутками в гостинице «Москва») собрал вокруг себя молодежь, предпочитающую живую работу с людьми (разборки, разводки, рэкет), люди Боба Кемеровского начали решать вопросы, связанные с наркотой, а команда Степы Ульяновского, тяготея в принципе к Ледовских, занималась всем понемногу – давала крыши, контролировала оптовые поставки леса… Общий лидер «тамбовских» – Владимир Кумарин – по-прежнему находился за границей, курсируя между Швейцарией и Германией. Говорят, что после неудавшегося на него покушения летом 1994 г., когда Кум потерял
12 сентября 1995 г. свою большую победу отпраздновали те, кого в городе по традиции продолжают называть «малышевскими» – в этот день суд освободил из-под стражи арестованного б октября 1992 г. Александра Ивановича Малышева и снял обвинение с ближайшего его соратника, бывшего вора в законе Владислава Кирпичева, который сейчас активно дает интервью журналистам в своем трехэтажном особняке с оранжереями и антиквариатом. Справедливости ради следует отметить, что былую силу «малышевцы» все же подрастеряли – часть братвы ушла в другие команды, некоторые бизнесмены отказались от сотрудничества с ними. Сам Александр Иванович, по слухам, намерен был поправить пошатнувшееся здоровье за границей (в тюрьме у Малышева начала развиваться старая травма ноги, приведшая в конечном итоге к инвалидности). Готовность подхватить «выпавшее из рук знамя» выразил некто Андрей Маленький (бывший комсомольский функционер) вместе со своей правой рукой Джоном, бывшим армейским офицером. Говорят, что у Малышева после освобождения состоялся весьма напряженный разговор с Малым, в ходе которого последний держался очень уверенно…
Интересная тенденция проявилась в очень серьезной еще пару лет назад «воркутинской» преступной группировке. Многие из ее лидеров стали отходить от прямого бандитизма, склоняясь в сторону более легального бизнеса. Кстати говоря, эта тенденция была характерна и для некоторых покойных «тамбовцев», таких как Степаныч и Бравве. Они сами себя считали в большей степени уже бизнесменами, прибегая к явному криминалу лишь в случае крайней нужды, живя по принципу – чем ближе к закону, тем лучше. Такая тенденция не нравится подрастающему поколению бандитов, которые, торопясь занять свое место под солнцем, требуют четкого определения позиций: «если ты из братвы, то живи по понятиям, если ты – барыга, плати, как все»…
«Пермские», напротив, стали еще больше ориентироваться на старые криминальные традиции, на таких воров в законе, как Макар и Якутенок. В последнее время, кстати, влияние воров в традиционно не воровском, в отличие от Москвы, Петербурге, существенно усилилось. Эксперты связывают эту тенденцию с возвращением из зон после отсидок первой волны рэкетиров, таких как легендарный Владимир Феоктистов. Воры в законе следят за тем, чтобы традиции воровского мира передавались из поколения в поколение, помогают налаживать и держать «общаки», которые в современных условиях давно уже превратились из примитивных черных касс в солидные финансово-коммерческие предприятия. В сегодняшнем Петербурге работают такие видные представители воровской масти, как грузин Шакро, курд Дед Хасан, Петруха, Макар, Дато, Якутенок, Михо Слепой, Роланд, Гоча Беркадзе [97], Витя Блондин, Андрей Хобот и многие другие. К концу 1995 г. их число перевалило за двадцать, что весьма необычно для города на Неве, который раньше отвергал воровскую идею. Кстати, именно с некоторыми появившимися в Питере ворами специалисты связывают свой прогноз о скором расцвете в городе китайской и корейской «мафий». Объяснение простое – каждый работает с теми, кому доверяет, а подтянувшиеся в Петербург воры-сибиряки традиционно опирались на китайцев и корейцев.
Все «этнические» группировки Петербурга, сложившиеся в начале 90-х годов, выжили и продолжали развиваться. (Петербург, кстати, стал в середине 90-х годов настоящим «заповедником» для разных этнических формирований, особенно кавказских. Это произошло из-за ряда причин: во-первых, в Москве получила мощную поддержку идея выдавливания этнической преступности из столицы – и со стороны правительства Москвы, и со стороны славянских группировок. Кавказцы начали в большей степени ориентироваться на Питер и Северо-Западный регион, пользуясь благодушием местных властей. Действуют они очень осторожно, но наступательно, подготавливая себе новые плацдармы. При этом особенно важно отметить, что этнические формирования традиционно ориентировались на воровские идеи – поэтому вполне очевиден следующий прогноз: бандитский Петербург
И конечно, весь 1995 г. в Питере крутилось огромное количество мелких беспредельных группировок, чей век, как правило, не долог, и которые не признают никаких законов. Чертить карту влияний преступных сообществ в Петербурге – занятие совершенно нереальное и наивное. Деятельность преступных сообществ настолько переплетена и взаимозависима, что иногда в одном и том же предприятии мирно сосуществуют ставленники даже откровенно враждебных группировок. Скажем, какой-то объект может считаться азербайджанским, но часть денег уходит «тамбовским» и чеченам, а в двух шагах «на долях» работают «казанские» с «пермскими», спокойно уживаясь с «ментами» и «комитетчиками».
Кстати, о последних. В 1995 г. в бурно развивающемся в Петербурге «институте крыш» отметилось кое-что новое. Эти самые крыши стали в массовом порядке предоставлять коммерсантам некоторые структуры милиции и бывшего КГБ. Тенденция эта стала настолько мощной, что питерские бандиты серьезно обеспокоились и стали всерьез говорить на своих «сходняках» о том, что самая крутая мафия – это «комитетчики», которые контролируют все и везде и обнаглели уже окончательно, не стесняясь предъявлять на «стрелках» ксивы. «Ментовские крыши» зачастую более надежны и более выгодны для бизнесменов – схема их возведения проста – фирма заключает договор с охранной структурой, учрежденной бывшими сотрудниками какой-либо спецслужбы. Естественно, что эту охранную структуру поддерживают сотрудники действующие. Такого рода «крыши» в Петербурге иногда называют «буферными».
Главным результатом 1995 г. стало окончательное формирование собственных новых криминальных традиций, которые весьма существенно влияют на экономику, политику (появилось даже новое «понятие» – «депутатская крыша», которое явило себя во всей красе в минувшей выборной кампании, когда среди кандидатов в депутаты в Госдуму было просто тесно от «тамбовских», да и не только от них). Традиции эти влияют даже на моду и социальную сферу.
Несмотря на то, что нарисованная картина получилась достаточно мрачной, не стоит бояться приезжать в Питер. Жизнь здесь не страшнее, чем в любом другом городе России, народ в основном тихий и богобоязненный, относящийся к преступным группировкам, как к еще одной разновидности многочисленных достопримечательностей Петербурга.
Январь 1996 г.
Часть седьмая.
Бандитские итоги конца девяностых
В настоящее время лидеры организованной преступности занимают в обществе вполне респектабельное положение. Они прилагают большие усилия к созданию своего добропорядочного облика, воздействуя на общественное мнение настоящими спецпропагандистскими кампаниями с целью создания иллюзии полезной деятельности организованной преступности для общества и государства.
На пороге третьего тысячелетия и в Питере, и в Москве, и во всей России в целом как-то затихли голоса «оптимистов», полагавших в начале (и даже в середине) девяностых годов, что расцветший пышным цветом в нашей стране бандитизм начнет увядать сам собой по мере развития рынка и цивилизованного капитализма. Одним из расхожих аргументов, которым оперировали эти «оптимисты», было сравнение ситуации в России в начале девяностых с периодом знаменитых гангстерских войн в США в «ревущих двадцатых» годах. Конечно, сравнение было, мягко говоря, не совсем корректным – серьезные аналитики не должны ориентироваться на внешнюю похожесть процессов, предпосылки которых базировались на абсолютно несравнимых экономических и политических ситуациях. Ведь в России начала девяностых в отличие от Америки двадцатых был не решен самый ключевой, самый глобальный вопрос – вопрос собственности. По большому счету, этот вопрос кардинально не решился в России и к 1998 году, и – не стоит себя обманывать – вряд ли у нас случится что-то эпохально-позитивное в этой сфере до конца второго тысячелетия.