Бандиты времен социализма (Хроника российской преступности 1917-1991 гг.)
Шрифт:
1. Распоряжения управления БД Мосгорисполкома о выдаче разрешения на ношение любого холодного оружия (а может быть, и огнестрельного) всем желающим, прошедшим соответствующий отбор, в целях самообороны и защиты от бандитских нападений на беззащитных людей.
2. Поставить вопрос перед командованием гарнизона г. Москвы о выделении для охраны порядка в городе вооруженных воинских патрулей из отборных частей гарнизона) зачитывая эту службу в разряд боевой подготовки войск…
Совету школы № 1094 — организовать патрулирование из родителей и старшеклассников по основным маршрутам следования школьников".
Журналисты «Курантов» сочли этот документ неудачной шуткой и посмеялись над
Между тем как криминогенная обстановка в Москве по-прежнему оставалась напряженной, в Моссовете не утихали страсти по новому начальнику ГУВД. 3 января комиссия Моссовета по законности отвергла последнего, восьмого, кандидата на этот пост (им оказался начальник ГУБХСС МВД СССР генерал Вячеслав Рунышков), выдвинутого председателем Мосгорисполкома Юрием Лужковым. Депутаты продолжали настаивать на кандидатуре Вячеслава Комиссарова, но Лужков был категорически против него. Москвичи взирали на все это с поразительным безразличием. И это неудивительно: после бурного, митингового 1989 года, когда демократические лозунги вдохновляли буквально каждого, в 1990 году началось медленное отрезвление народа, который вскоре окончательно разочаруется как в коммунистах, так и в демократах. В Ленинграде, например, это вылилось в откровенные акты террора против вновь избранных демократических властей. В начале января председателя Смольнинского райсовета Анатолия Чауса неизвестный ударил молотком по голове и едва не убил. Спасла Чауса лишь его зимняя шапка и то, что молоток после первого удара слетел с ручки. Незадолго до этого ЧП. подобное покушение было совершено на заместителя начальника налоговой инспекции Калининского райисполкома и на начальника Дзержинской районной инспекции.
"Комсомольская правда", обсуждая эти случаи на своих страницах, 12 января писала: "Полгода назад только что избранная власть осыпалась неумеренными восторгами и со всей возможной расточительностью одаривалась авансами доверия. Три месяца назад уже вызывала взрывы возмущения и насмешек. А вот сегодня она, судя по всему, набирает реальную силу. И начинает по-настоящему действовать. В ответ вызывая агрессивное противодействие.
— Одно из двух, — сказали И. Потехиной (корреспондент "Комсомолки") в Смольнинском райсполкоме. — Или новая власть сумеет вскоре навести порядок, или сама выльется в коррумпированные структуры, которые сейчас пытается сломать. Сегодня — переломный моменты.
После всех этих нашумевших покушений было принято решение об организации охраны для председателя Ленсовета Анатолия Собчака, для чего было выделено из городского бюджета 60 тысяч рублей.
Однако нападали тогда не только на демократов. 11 января в Калуге в редакционном кабинете был убит главный редактор областной газеты «Знамя» коммунист Иван Фомин, фотокорреспондент той же газеты Геннадий Головков был тяжело ранен. Преступление было совершено трижды судимым Владимиром Воронцовым, по его словам "ярым антикоммунистом". Позднее он рассказывал: "Впервые судим я был в шестнадцать лет… Вам понятно, что таков отрицаловка? Это значит, что я шел против администрации, актива. А во второй раз я попал на такой режим, что вышел оттуда законченным антисоветчиком, там я возненавидел коммунистов. Тогда в зоне со мной еще сидели бывшие "лесные братья", всякие политические. Вы слышали, наверное, что сидели все вместе? Так вот они-то меня и подготовили…
Прошел 1990 год. Обвал информации, разоблачений. Я состоял в народном фронте, ходил на митинги, собрания. Все это не устраивало меня — слова… А я человек действия, практик. У меня были собраны досье на власть предержащие — факты,
Числа четвертого января я пришел в редакцию, посмотрел, какая там обстановка, кто сидит в приемной, как расположен редакторский кабинет.
Десятого января сказал жене — я ведь сварщик хороший, — что нашел калым на полтинник, а на самом деле мне нужно было узнать путь Платова — секретаря парткома. Караулил я его, караулил, но так и не встретил… Решил позвонить в редакцию, узнать, когда у них обед… Пошел в редакцию. Смотрю, подъезжает черная «волга», из нее выходят двое. Вот, думаю, и Фомин.
Кабинет его на третьем этаже, вход через приемную. Поднимаюсь. В руке у меня дипломат, в нем папка с вырезками и обрез. Папка вот для чего. Я бы дал ему ее, чтобы выгадать время…
Вошел в кабинет, там, кроме Фомина, никого не было. Достал обрез, направил на него, говорю: «Встаньте». Не могу же я в сидящего стрелять — все равно что в лежачего. Он вылупился на меня, усмешечка такая глупо-непонимающая. Ну не понимает человек, в чем дело. Я выстрелил в первый раз, он закричал, я опять выстрелил, после третьего выстрела он успокоился, знаете, сел так, облокотившись на угол стола, и смотрит. Туг слышу — дверь за спиной откривается, оборачиваюсь — фотокорреспондент Головков, черт его принес. Мужик он здоровый, покрепче меня будет. Я направляю обрез на него, выгнал его из кабинета. Он дверь за собой закрыл. Думаю, ведь буду выходить, он может спрятаться в приемной, схватит меня сзади. Наклонил я обрез и выстрелил через дверь, просто чтобы напугать его. Распахиваю дверь резко, смотрю, а там через приемную след кровяной — значит, ранил я его, а вдруг убил? Тут все у меня в голове перемешалось: жалко малого — невинный человек под руку попал.
Вдруг дверь кабинета распахивается — и оттуда Фомин. Он после трех выстрелов жив оказался, кричит. Я обрез на него поднимаю — и наповал.
Первые четыре выстрела практически никто не слышал, а этот — многие. Мне, чтобы уйти, надо проскочить через коридор и холл. Я дверь ногой распахиваю, обрез в руках. Смотрю, по коридору двери открываются, люди выходят. Закричал им: "Все на места!" Они попрятались…
На втором этаже, когда я спускался, тоже в коридоре были люди. Я опять закричал: "Все на места!" Попрятались. Спустился я на первый этаж, обрез спрятал под мышку, под курткой, и спокойно прошел мимо милиционера…
Думаю — нужно еще одного пристрелить, у меня ведь два патрона оставалось… Думаю, поеду к Платову на работу. Проезжаю мимо треста «Строймеханизация», думаю, дай выскочу, может быть. Калужский (председатель профкома треста) у себя. Захожу — точно, один сидит. Выстрелил в него два раза, он дернулся — и все.
Вышел на улицу, метрах в семи телефонная будка… звоню по «02», в трубке женский голос, говорю ей: "Девушка, докладываю — уничтожены два коммуниста, третий ранен, патроны кончились, сдаюсь". Она: "Подождите, не вешайте трубку". Ну да как же, не вешайте…
Прошелся, сока попил, сигарет купил и уже шел в УВД. На той улице, где управление расположено, подошли ко мне двое, пошли, говорят… были бы у меня патроны — не сдался бы…"
Суд приговорил В. Воронцова к смертной казни. Но самое страшное для него было, может, и не это. В момент совершения им преступления его жена была на седьмом месяце беременности. Из-за сильнейшего стресса, пережитого матерью, ребенок родился мертвым. Мать же хотела покончить жизнь самосожжением. И все из-за того, что глава их семьи люто ненавидел КПСС.