Банк

Данилов Всеволод

— Согласился посодействовать, если будут приняты его условия.

— Не так плохо. Это уже диалог. Какие? — Второв схватил лист бумаги, ручку, приготовившись записывать.

— Да собственно, условие у него на самом деле одно. — Рублев замялся.

— Так какое?

— Тебя убрать.

— И только-то? — Второв раздосадованно положил ручку.

— Да, представь. Если наблюдательный совет отстранит тебя от должности, а на это место назначит человека, рекомендованного их комитетом, то он берется выбить для нас в ЦБ деньги. Вот так-то.

— Ну-ну. И что же ты ответил? — зыркнул исподлобья Второв.

Уловивший

это движение Рублев, несмотря на скверное настроение, едва сдержал улыбку.

— Я, дорогой Володя, из старого-старого рода, традиции которого до семнадцатого года возникли. Так вот одна из заповедей, что мне еще отец покойный ремнем вколачивал: «За своих стой до конца». Да и имя твое важно. На слуху оно.

— Спасибо, Иван Васильевич. Другого не ждал. Ну и на меня можешь положиться.

— Надеюсь. Надо бы тебе повстречаться с Гуревичем.

— Но ты-то знаешь, как мы с ним в последний раз разошлись.

— А с кем ты хорошо разошелся? Только за этот месяц с половиной Москвы переругаться успел. А с Гуревичем увидеться придется. Последний шанс это на старых позициях устоять.

— А если не устоим? Сникнешь?

— А если не устоим, тогда есть еще одна старая заповедь: «Занял деньги — все распродай, но верни». И ради цели этой придется нам все распродавать. Продавать и платить. Продавать и платить. Может, год-два. Может, и дольше. Я исподволь подготовку начал. Организуем комитет кредиторов. Союзы предпринимателей, фермеров подключим. Тут важно, чтоб на глазах.

— Что ж нам-то останется?

— Может, и мало что. А может, и вовсе ау. Все равно часть разворуют. Но если что останется, с того заново и стартуем. Хотя, конечно, такой империи, как теперь, нам с тобой больше не поднять. Так что об амбициях твоих имперских можно будет забыть. Ну, каково?

— Веселенькая, нечего сказать, перспективка, — пробурчал Второв.

— Другой не дано. Так что скажешь?

— Что тут скажешь. Пока есть шанс, надо пробовать. Завтра встречусь с Гуревичем.

Борис Семенович Гуревич с любопытством похлопывал дубовые своды «Бурыкинских палат», от которых успел отвыкнуть. Второв, как всегда, опаздывал. Но сегодня это не вызывало у заместителя председателя Центробанка внутреннего протеста. Гуревич и сам радовался случаю оттянуть встречу. Второва со всеми его взбрыками он продолжал любить. Даже несмотря на то, что при последнем визите в Центробанк тот просто подставил его, брякнув в присутствии посторонних, что если берешь, то надо бы и отдавать. После этого Гуревич вынужден был поспешно закрыть все свои счета в «Светоче». К тому же то, как держал удар Второв, не могло не вызывать уважения. Он, единственный, боролся. В своей неуступчивости напоминал не знавшего поражений боксера, которого, вопреки всем правилам, прямо на ринге избивает банда громил. И требуется от него только одно — лечь и признать поражение. И не оставлено ему другого выхода. Но всякий раз, пропустив очередной хук, он снова и снова поднимается. Да и название «Светоч» не стало для Гуревича пустым звуком. Конечно, власть засасывает, но иногда мечталось сойтись опять где-нибудь в девяносто третьем с тем же Второвым, Керзоном, Забелиным, Савиным и окунуться в прежнее братство.

Впрочем, все это неуместная сейчас лирика. Предстоял жесткий неприятный

разговор, и Гуревич вновь подобрался.

Сверху послышались гулкие шаркающие звуки — должно быть, спускался поприветствовать гостя старик метрдотель. Интересно, узнает ли? Лицо Гуревича невольно размягчилось, и вслед за тем сердце ухнуло вниз. Перед ним появился ссутулившийся, смертельно уставший человек. И человеком этим оказался Владимир Викторович Второв.

— Что, не узнаешь? — Он пожал протянутую руку. Усмехнулся. — Спасибо хоть, что не отказал.

— Полно тебе, Владимир Викторович. Опять, вижу, немножко приболел. Не почка, часом?

— Другие органы, — пытаясь скрыть усилие, отодвинул тяжелое кресло, медленно осел в него. — Велел своим ждать наверху. Чтобы без свидетелей. Или все-таки пообедать?

— Нет, нет. Я ненадолго. Через три часа должен быть в Минэкономики.

— Да. У всех дела. Слышал, тебя на первого зама выдвигают? Это ты молодец.

— С твоей легкой руки.

— Помнишь еще. А вот многие поспешили забыть. Скажи, поможешь?

— В чем? — под его прямым взглядом Гуревичу стало неуютно.

— Знаешь, в чем. И все знают! Только морды в столы упирают. Но вы же Центробанк. У вас на глазах в одночасье всю систему, что десять лет отстраивали, смели к чертовой матери. Вы сами в колокола бить должны. К президенту прорываться. А я какую неделю валяюсь у ваших ног чуть ли не с челобитной. Да черт с ним, с президентом этим! Вот реальные расчеты. Если сегодня вы мне вернете хотя бы двести миллионов долларов из моих же резервов, то я собью ажиотаж вкладчиков, проведу неотложные платежи и запущу банк. А это тысячи предприятий, миллионы людей. Избирателей, если больше нравится. И тебе нечего сказать?

Гуревич облизнул бледные губы. Помолчал, пытаясь подобрать нужную фразу. Но не нашел:

— То же самое я говорил два часа назад.

— Ты? — заинтересовался Второв. — И кому?

— Сегодня рано утром состоялось экстренное правление «По вопросу оказания поддержки системообразующим банкам».

— И что ж нарешали? — тон его не оставлял Второву надежды.

— Вот копия проекта решения. Специально для тебя захватил.

Второв жадно взял сложенный вчетверо лист бумаги, придвинул к самым глазам.

— Этому?! — с прежней силой взревел он. — Да он же и так все село разворовал. И в эту-то прорву еще триста миллионов долларов? О чем же вы думаете-то?!

Второв требовательно придвинулся к Гуревичу, но тот поспешно поднялся, отошел к столу:

— Я, пожалуй, кофеечку выпью.

— Понятно. Стало быть, очередной откат, — расшифровал молчание зампреда Второв. — Страна сотрясается, а они знай откатывают. Просто ума не хватает объять. Да разве сами-то не на этой же земле живете?!

— Тебе налить?

— Помнишь, может, в детстве фильм такой приключенский прошел на экранах? «Золото…» какое-то. Там герои дорвались до золотых россыпей и набивают карманы. Вдруг землетрясение началось. Скалы содрогнулись. А они — набивают. Уже обрушилось все и спасения нет и сами это видят…

— И все-таки загребают. — Гуревич подошел с чашкой кофе. — Я чиновник, Владимир Викторович. Снизу мои возможности кому-то кажутся безграничными. А на самом деле выделен мне участок, его и окучиваю. И делать это мне дозволят, пока правила игры соблюдаю.