Банкир дьявола
Шрифт:
— Этот город еще более красив, чем я ожидал, — сказал ему по телефону Мордехай Кан час назад.
— Лето — самое лучшее время года.
— Как я понимаю, вы этим вечером свободны?
— Конечно.
— Скажем, в одиннадцать часов?
— Прекрасно, в одиннадцать.
Кан сообщил Габриэлю название заведения, где предлагал встретиться.
— Вы уверены? — спросил Габриэль, раздраженный его выбором.
— Ни один из нас не сможет обмануть другого.
Марк Габриэль и не собирался так поступать.
— Что же, чудесно. Увидимся
— Итак, «Лабиринт Билитис». Это на третьем этаже.
— «Лабиринт Билитис», — повторил Габриэль.
Посылка прибыла.
43
Узкие, сырые, с подтеками на сложенных из известняка стенах коридоры тюрьмы Санте, славящейся строгостью режима, тянулись перед Чапелом, словно покрытые плесенью веков переходы некой древней усыпальницы. Стоило ему углубиться в них всего на пять шагов, как он почувствовал, будто стены стали смыкаться вокруг него и плечи придавила какая-то зловещая тяжесть. В тюрьмах до этого ему не доводилось бывать никогда. Здесь он был посетителем, одним из хороших парней. И все же это место его пугало.
В Санте попадали худшие из худших. Убийцы, насильники, террористы. Где-то здесь отбывал пожизненный срок знаменитый международный террорист Ильич Рамирес Санчес, более известный под именем Карлос Шакал. Сам капитан Дрейфус [16] провел здесь целый год после возвращения с Чертова острова во Французской Гвиане.
Чапел шел рядом с Леклерком, Сара следовала на шаг позади. По дороге сопровождающие их французы рассказывали об обстоятельствах ареста.
— Согласно паспорту, его зовут Шарль Франсуа. У него имелся при себе билет до Дубая и обратно на то же имя.
16
Дрейфус, Альфред— офицер французского Генерального штаба, еврей родом из Эльзаса, герой нашумевшего процесса 1894–1906 гг. по делу о шпионаже в пользу Германской империи.
— Кто расплатился за билет? — поинтересовался Чапел.
— Оплата кредитной картой. На Клода Франсуа.
Франсуа. Один и тот же псевдоним на протяжении двадцати лет.
— Он заговорил? — спросила Сара.
— Не издал ни звука, — сообщил Леклерк. — Он хорошо закален, этот тип. Самодисциплина. У него на теле несколько шрамов. Я бы сказал, он побывал в лагере подготовки террористов. Мы спрашивали насчет его паспорта в иммиграционной службе. Все, что у них на него есть, — это поездка в Афины прошлым летом.
— Афины, — проворчала Сара. — Прекрасная стартовая площадка для прыжка в неизвестное.
— Мы знаем только, куда отправился из Франции, — посетовал Леклерк. — Возможно, затем он взял другой билет на другое имя. Он стреляный воробей, этот мальчишка.
Постепенно они перешли на маршевый шаг. Расстрельная команда шла приводить приговор в исполнение.
— Девушка
— Очнулась час назад, но доктора пока запрещают с ней разговаривать. Они напичкали ее стероидами, чтобы остановить опухание мозга.
— Что вы с ней делали? — спросил Чапел.
— Она неудачно упала. Трещина в черепе. И десять швов над ухом. Недели две будет мучиться головными болями. Это послужит ей уроком, нечего якшаться с подонками.
Леклерк остановился перед широкой черной железной дверью. Поверхность была усеяна заклепками размером с монету. Вот только замок был совсем новый. Краешек его виднелся в скважине — настолько древней, что та вполне могла бы украшать камеру Эдмона Дантеса в замке Иф. С других этажей тюрьмы проникали разные звуки. Где-то стучали металлической кружкой по стенам. В причудливо изогнутых трубах журчала вода. Но тревожнее всего были отрывистые мучительные вопли, обрывающиеся на середине крика, словно прерванные ножом гильотины.
— Можете слушать из соседней камеры, — предложил Леклерк, наматывая на костяшки пальцев боксерские бинты.
— Вы же сказали, что он еще мальчишка, — запротестовал Чапел.
— Тут мальчишек не бывает. Очень жаль, что вы разминулись с доктором Бак. Она только что ушла. Вы с ней могли бы взяться за руки и вместе помолиться за эту скотину. Ничего, скоро мы ему развяжем язык.
Чапел положил руку на грудь Леклерка:
— Позвольте мне с ним поговорить.
— Хорошо владеете французским?
— Он говорит по-английски.
— Откуда вы знаете?
Леклерк протиснулся вперед Чапела и вставил ключ в замок.
— Назовем это интуицией.
— Извини, друг, — произнес Леклерк по-французски и перешел на английский: — Теперь не время для интуиции.
Сара оперлась плечом о дверь и наклонилась, чтобы оказаться лицом к лицу с Леклерком. На его верхней губе бусинками проступил пот, в тусклом освещении коридора он выглядел мертвенно-бледным и совсем больным.
— Будет тебе. Пускай Адам попробует.
— Что вы разузнали в Цюрихе? Расскажите, тогда, может, и отпущу вашего дружка.
Сара поглядела на Чапела, затем опять на Леклерка, словно выбирая, на чью сторону встать.
— Да все одно и то же, — посетовала она. — Еще один номерной счет. Куча документов. Если это вам чем-то поможет, знайте, что счет в Германии открыт на Клода Франсуа.
— Мы говорили о Швейцарии. О Банке Менца. Не зря же вы ездили в Цюрих. Слишком уж вы туда спешили.
— Вы же знаете Адама, — пожаловалась она. — Неисправимый оптимист.
Оптимист.Леклерк презрительно сощурил глаза. Наивный и сентиментальный дурак, типичный для своей наивной и сентиментальной страны. Он оценивающе посмотрел на Чапела, словно снимал с него мерку для костюма.
— Десять минут, — сказал он, отпирая дверь камеры. — Я тоже спешу. Похороны Сантоса Бабтиста назначены на пять часов. Мне хочется успеть принести соболезнования.