Банкир
Шрифт:
– Я забыл, у тебя есть образование, Катя? Кроме школы.
– Я биолог.
– А, да, ты говорила. Биолог… Но не ветеринар?
– Мы проходили ветеринарное дело. Иначе я бы тут работать не смогла…
– Ну, я думаю, здесь такая уж квалификация не требуется?
– Не скажите, Павел Иванович! – она ожидаемо начала хвалить своё зоозащитное дело, при этом личико её стало совсем детским, и он подумал, что в ней, конечно, уживаются два существа. Во-первых, та царственная особа, которая не может не сознавать силу своей красоты, и, во-вторых, этот продукт «Гринписа», толерантности и всего прочего в этом духе. Причём «во-вторых» у неё,
Он припарковал машину возле своего дома, куда привозил её с её парнем, Игорем, полтора месяца назад. Кстати, с тех пор тот скандал с «БАНО ЭКО» совершенно заглох, пресса о нём позабыла.
– Я мог бы тебя привезти сразу в администрацию Ботанического сада, но предпочитаю всё-таки проделать подготовительную работу. Нужно созвониться, для этого полистать справочник, залезть в интернет…
Она кивнула и чуть-чуть, микроскопически, втянула ноздрями воздух…
Они вошли в квартиру, и дальше, как пишут в романах, «жизнь Вершинина разлетелась на куски».
Ничего особенного, конечно, не случилось: ну, переспал ещё с одной… Странным было то, что в смысле гормонально-физиологическом Катя особой встряски в нём не произвела, в отличие от Ирины, с которой он порой испытывал целую бурю чувств, причём, как правило, мрачного оттенка. Эти чувства усиливались, приобретая надрывность, как в мозгу безумца, потом сменялись лёгкостью, успокоенностью.
Катя, слава Богу, никаких бурь не заставляла испытать. Это в ней разыгрывались – он понимал – небольшие бури, скромненькие, как в стакане воды. Но вскоре он заметил, что её чувствами он способен управлять и что его молодая партнёрша легко поддаётся управлению…
Чёрт его знает, он ведь – не «герой-любовник», он – серьёзный человек, следователь! Но в том-то и дело, что работа следователя из-за этой девчонки начала отходить на второй план…
Вершинин, конечно, продолжал всё, что было намечено, более того, он тщательно обдумал те немногие слова, которые бросил ему на прощание Сезин. «Делать ставку на владельцев Внуково и помнить, что все, кто им противостоят, будут устранены». Он принял эти слова как руководство к действию и понял, что уже на этом основании можно возбуждать уголовное дело против Антонова.
Эту линию он с увлечением и даже с яростью разрабатывал, совсем загоняв и себя, и Серёжу Мнацаканяна. (Но ничего, пусть молодой следователь привыкает к настоящей работе…) Дал ему в помощники Пашу Калинникова, сорвав его с работы по «СвязьИнвестБанку».
Но при этом – опять-таки, в отличие от Ирины, от которой он, в основном, откупался деньгами – Катины дела отнимали у Вершинина всё больше времени, да и денег требовали – а денег было в обрез…
…В Ботаническом саду помещения для приюта не нашлось, но он отыскал для них бывшую конюшню на территории Академии художеств. Там держали двух-трёх лошадей, вроде бы, для того, чтобы студенты могли их рисовать, но это оказалось для Академии затратным, и конюшню ликвидировали. Однако, там привыкли к вони и потому разрешили вселиться приюту «Добрый доктор». И студенты (этим компенсировали пониженную аренду) могли теперь рисовать вместо лошадей – собак, кошек и других не очень крупных животных.
Но главное, его не устраивало, что Катя там продолжает работать… Жить она вскоре переехала к нему, Ирине же он сказал, что на работе сейчас
Подзюбан и Быков улетели в Бухарест, вскоре он ждал от них новостей; Козлов и Трофимов будто канули на просторах полуострова Ямал. И нефтяное, и румынское направление должны были что-то дать, но сам-то он совершенно запутался в аэропортовских хитросплетениях.
Роль Лужкова подтверждалась пока очень слабо, а как связан вице-мэр Бирюк с банком Антонова, установить пока не было времени. Основная линия обвинения увиделась такой: «Антонов препятствовал свободной конкуренции между аэропортами Московского авиационного авиаузла, то есть совершил преступление против рыночной экономики, нарушил антимонопольное законодательство. Препятствование конкуренции заключалось в том, что «СвязьИнвестБанк», внедрившись в руководство аэропорта Внуково, пытался также проникнуть в управляющий контур Домодедова». Звучало вроде бы неплохо? Эти фразы увиделись Вершинину в тексте обвинительного заключения; послышался голос судьи, скороговоркой зачитывающий их в судебном заседании…
Федеральная антимонопольная служба поддержит их; чтобы очиститься, Антонову придётся отдать… Цифра пока была неясна, но дело обещало быть громким. Антонову придётся откатить «Сезину и партнёрам» – но поделится ли с ним, Вершининым, Михаил Абрамович? Как же он не договорился об этом-то? Придётся съездить к уважаемому адвокату ещё раз?
…Основные деньги, пожалуй, пойдут конкурентам Антонова в нефтянке: банкиру придётся продать за бесценок свои нефтяные фирмы… Опять же, здесь нужно было предусмотреть механизм отката в его, Вершинина, пользу. Он ведь теперь – с молодой дамой (почти женой): на курорт её нужно отвезти; вообще, расходы возрастут… Механизм… А ведь он до сих пор этого не подготовил! Ни черта у него не было готово для возбуждения успешного уголовного дела…
По нефтянке, впрочем, увиделся один неплохой ход. Вершинин созвонился со своим давним знакомым, Трегубовым – владельцем как раз небольшой нефтяной фирмы, именно такой, какая и была ему нужна. Когда-то он им помог, а деньги ему зажилили, не оформили с ним даже договор – к примеру, на «юридическую консультацию». Это был, вообще-то, нехороший прецедент, но тогда он был сам виноват: не договорился заранее. Всё-таки фирму Трегубова тогда следовало как-то наказать, но, пока он об этом размышлял, он узнал, что ей внезапно отказали в аренде офиса и вынудили перебраться на новое место. Это было случайным совпадением, но Вершинин тогда подумал, что хозяин фирмы, Трегубов, примет это за его месть, и на том успокоился.
Теперь он договорился, что приедет по новому адресу фирмы, по которому он ещё не бывал; между прочим, ближе к метро чем прежний офис.
Он напросился к Трегубову на одиннадцать утра, чтобы навестить его, не заезжая на работу. Накануне договорился по своим каналам, что Трегубовскому «Нефтетрейду» с утра и до полудня отключат свет; если не очень хлопотно, то и телефоны, и интернет. В десять вышел из дома и обомлел от щекочущего аромата цветения, который ударил в ноздри.
Пахли, в основном, цветы рябины, которые белопенными пятнами здесь и там виднелись в нежной, ещё не огрубевшей листве. До конца мая оставался один день, но в Москве уже давно жарило лето.