Банкирша

Матвеева Александра

Но как его найти?

Я встала на колени перед письменным столом и выдвинула нижний ящик. Старая записная книжка перетянута аптечной резинкой, и все равно ее рассыпавшиеся листочки торчат в разные стороны. Аккуратно раскладываю листочки на ковре.

Телефон профессора Бронштейна обведен черной рамкой.

Григорий Львович был другом и личным врачом Академика. С его помощью Лялька переводила меня из городской больницы в клинику НИИ гинекологии, где меня с трудом выходили после неудачной операции.

Если бы он

был жив, обязательно бы мне помог.

На похоронах профессора я познакомилась с его сыном, живущим в Америке, и он сказал, что внук Григория Львовича Лева окончил медицинский институт и работает в клинике деда.

Я поднялась с пола и, оставив книжку на столе, пошла за телефоном.

Он обнаружился на тумбочке у кровати. Я протянула руку и толкнула стоящий там же будильник. Будильник закачался, я остановила его ладонью и увидела, что показывают стрелки.

Двадцать минут после полуночи не лучшее время для телефонного звонка незнакомому мужчине. Хорошо, я попытаюсь найти Леву Бронштейна утром. Он должен знать, какой врач и в какой стране достиг наибольших успехов в лечении рака печени.

Если не найду Леву, обращусь в Академию медицинских наук, в Министерство здравоохранения.

Волнение мешало уснуть, мешало лежать спокойно, требовало выхода в действии. Я снова и снова представляла себе лицо дочери. И не могла поверить, что у нее рак. Лицо Ляльки было бледным, усталым, осунувшимся. Но на нем не лежала печать ракового больного, а ведь я видела, как выглядели за несколько месяцев до смерти моя мама и Академик.

Все больше и больше я уверовала в возможность ошибки. Если же это не рак, то ничего не потеряно.

Временами мое возбуждение сменялось апатией, страхом, сознанием бесполезности любого действия.

Но я не позволяла себе потерять надежду.

Очередной раз взглянув на часы, я увидела, что время движется к трем, и решила просто дождаться утра.

Ой, а деньги-то! Про них я и не подумала. Что, если сумма потребуется значительная, а у Кости не окажется столько свободных денег? Придется искать, а на это уйдет время.

Не раздумывая я схватила телефон, набрала номер и с удивлением слушала гудки. Минута, две, три…

Где он, черт побери, шляется в три часа ночи?

Мелькнула мысль, что я никогда не интересовалась, где проводит господин Скоробогатов ночи. И с кем.

Меня охватили злость и обида. Всякий раз, когда он нуждался во мне, я была на месте и готова помочь ему. Впервые он мне понадобился, и что же?

Черт! Эту проклятую квартиру сроду не обойдешь, впору пускать рейсовый автобус. И какая из комнат теперь Юрина? Раньше он спал на диване в холле, а теперь?

— Юра! — завопила я, стоя посредине какой-то европлощади неизвестного назначения.

Из одной из дверей вылетел взлохмаченный Юра в тренировочных штанах и с голой волосатой горой мышц над ними. Он хлопал глазами. Я заикалась от злости.

— Чем

ты занят?

— Сплю…

— Молодец! Продолжай. Тебя для того и наняли.

— Что случилось?

— Какая тебе разница? Твое дело тело охранять, а живое оно или мертвое — тебе плевать!

— Вам плохо? Врача?

Вид разволновавшегося Юры неожиданно несколько успокоил меня. По крайней мере я перестала заикаться.

— Ты знаешь, где Константин Владимирович?

Кивок.

— Где?

— В казино.

— Что он там делает? — Идиотский вопрос.

Движение плечом. Не знает.

— Позвонить ему можешь?

Кивок.

— Позвони. Скажи, он мне нужен.

Кивок.

О Боже!

* * *

Я включила свет в кухне и поставила варить кофе.

Великолепие белых стен, блеск хромированных частей мебели и всевозможное оборудование делали кухню чужой и совершенно безликой.

Я избегала бывать здесь без необходимости. А когда-то это было самое любимое место в квартире. Да что в квартире, в целом свете.

Опять поднялась обида на господина Скоробогатова, уничтожившего мой столь любовно налаженный быт.

На душе стало окончательно тоскливо и муторно.

Страшно хотелось курить, но я решила этого не делать, чтобы не злить господина Скоробогатова запахом дыма. Он чрезвычайно тяжело бросал курить.

Выпив кофе, я поставила чашку в мойку, отложив мытье на утро. Потом все-таки вымыла, вытерла и убрала в шкаф. Привычные движения успокаивали меня.

Какое-то время постояла посреди кухни, бессмысленно глядя в стену, вздохнула и, выключив свет, встала у окна, отодвинув штору. Это окно выходит на подъезд, и я надеялась увидеть, как приедет господин Скоробогатов.

Не успели мои глаза привыкнуть к темноте, как раздался щелчок и вспыхнул свет.

Он стоял в дверях кухни. Ворот белой крахмальной рубашки распахнут, темные волосы в беспорядке, одна рука в кармане брюк под распахнутым смокингом, другая на уровне плеча упирается в косяк.

Привычно отметив мужскую привлекательность ладной фигуры, я подняла глаза на лицо.

Господин Скоробогатов изрядно выпил. Чтобы об этом догадаться, надо хорошо его знать. По виду он такой же, как всегда. Выдает его холодный блеск серо-голубых глаз да необычайная бледность лица.

Он толчком выдыхает воздух сквозь сжатые зубы.

До меня доносится запах коньяка. Костя терпеть не может коньяк, но пьет только его. Таким образом он регулирует потребление спиртного. Одна из его маленьких хитростей.

— Зачем звала? — недружелюбно поинтересовался господин Скоробогатов, ощупывая меня жадным взглядом.

Мне не понравился взгляд и то, как он стоит, подобравшись, словно перед прыжком.

— Мне нужно поговорить с тобой.

Я вдруг испугалась, что господин Скоробогатов откажет мне в моей просьбе.