Банкирша

Матвеева Александра

Бывало, что усталость брала свое и он засыпал. а я лежала рядом, с удивлением прислушиваясь к бушующему во мне желанию.

Но чаще в какой-то момент мужское тело в моих руках становилось властным и нетерпеливым.

Его поцелуи обжигали кожу, сильные руки по-хозяйски уверенно обнимали меня.

Наша близость была источником радости для нас обоих. Мы встретились уже не очень молодыми

людьми, но так уж случилось, что эта сторона человеческих отношений была нам малоизвестна. И мы вместе открывали ее для себя.

* * *

Нежные теплые губы легко коснулись моего лица.

На границе между сном и явью мне показалось, что он рядом, и по моему телу волной прокатилась дрожь.

Господи! Помоги мне. Чего это вдруг я начала об этом вспоминать? Мне уже пора о душе подумать, а я без мужика измаялась.

Я попыталась себя усовестить и, кажется, начала засыпать.

* * *

Резкая тревожная ночная трель телефонного звонка. Трясу головой, пытаясь проснуться. На часах двадцать пять минут десятого. Значит, я сплю всего минут десять — пятнадцать, а разоспалась, никак не проснусь.

Трубка выскальзывает из непослушных пальцев, но мне все-таки удается пристроить ее к уху.

— Мама…

Какой тоненький больной голосок. Больно бухает сердце. Лялька, девочка моя.

— Мама!.. — тоненько плакала трубка.

— Лялька, доченька, что? Кто обидел?

— Я умираю, мамочка. У меня рак. Рак печени.

— Нет! Лялька, девочка моя, нет.

Этого не может быть. Лялька, девочка моя, этого не может быть. Я поверила. Почему я сразу поверила?

— Да. Мамочка, я боюсь. Сегодня они сказали, мне осталось три месяца. Я не хотела тебе говорить.

Мне было стыдно. А теперь… Я не верила, что умру, думала, справлюсь. Но у меня боли. Болит и болит.

Все время. К кому только Миша меня не возил. Надежды нет. Сегодня мне назначили уколы. Наркотики.

Это конец.

— Подожди. Не паникуй. Врачи могут ошибаться.

— Они не ошибаются.

— Даже если не ошибаются. Три месяца — не завтра. Еще есть время. Мы поедем за границу. В лучшую клинику. Наверняка где-то умеют лечить твою болезнь. Мы узнаем где и поедем.

— Уже поздно. Меня нельзя вылечить.

Но тихий слабый голос у моего уха зазвучал иначе.

В нем появилась слабая надежда. И я продолжала, обрадованная и этой малостью:

— Пусть не вылечат. Будешь жить не очень здоровой. Не ты одна, таких много. Лишь бы подольше.

— Мамочка, я люблю тебя!

Я почувствовала, что она улыбается, и слезы, медленно скапливаясь в моих широко раскрытых глазах, перелились через край. Я не всхлипнула, не шмыгнула носом, бодро и ласково закончила разговор и только потом уткнулась мокрым лицом в сложенные на столе ладони.

Лялька, Лялька, девочка моя…

Как случилось, что мы стали чужими?

Я

обиделась на жестокие слова, сказанные Лялькой в пылу ссоры. Почти три месяца мы не общались совсем. Потом я позвонила и наговорила на автоответчик приглашение на свадьбу. Дочь не пришла, и я снова обиделась.

Миша чем-то объяснял отсутствие жены. Не вспомнить. Я лелеяла свою обиду, а не подумала, что испытала Лялька, прослушав автоответчик. Ее мать выходит замуж, но не приехала поговорить, не познакомила с женихом, даже по телефону пригласила не лично, а через автоответчик…

Лялька решила, что я вырвала ее из своей жизни, обиделась и поступила так же.

За эти годы мы несколько раз встречались: на юбилее Николая, у Таньки, когда в прошлом году приезжал Пашка, и, конечно же, на различных светских мероприятиях. Встречи всякий раз были в присутствии большого числа людей.

Лялька держалась вежливо-отстраненно, мы улыбались друг другу, перекидывались парой слов и расходились.

«Я воспитала монстра», — говорила я себе, и мое сердце обливалось кровью. Я тосковала по дочери.

Но время шло. Я училась обходиться без постоянного присутствия Ляльки в моей жизни.

Тем более что в ней все больше места занимал Костя.

Моя новая жизнь налаживалась. И, насколько мне было известно, Лялькина тоже.

Перед отъездом в Женеву, еще до того как я узнала о поездке, я по делам своего фонда посещала префектуру Южного округа.

Лялька вышла из кабинета префекта. Моя очередь была следующей. Я встала, мы столкнулись лицом к лицу и неожиданно обнялись. Лялька показалась мне усталой и постаревшей. Я спросила, как у нее дела.

Она ответила, что очень устала, много работает, через два часа улетает на неделю в Киев.

Секретарь пригласил меня в кабинет, мы с дочерью еще раз обнялись и условились созвониться через неделю.

— Чао, Акулька! — сказала Лялька и улыбнулась своей прелестной улыбкой.

Как я была счастлива! Сколько радостных планов я строила! Как мечтала!

Я позвонила Ляльке из аэропорта. Ее не было ни на работе, ни дома. Я побеседовала с ее автоответчиком.

Вернувшись в Москву, я позвонила Ляльке, и опять дома никого не было. На работе секретарь соединил меня с Мишей. Его голос звучал нейтрально:

— Лялечка очень занята. Я передам, что ты звонила. Думаю, она свяжется с тобой, когда будет посвободней.

От его голоса из глубины души поднялась загнанная туда застарелая неприязнь. Я привычно подавила ее, оставаясь приветливой до конца разговора.

Миша не сказал мне о болезни своей жены ни слова.

* * *

Начальный шок от Лялькиного звонка начал проходить. Мой мозг лихорадочно работал, составляя план действий по спасению моего ребенка.

Главное, найти врача. Безразлично, в каком городе или в какой стране.