Бар на Лимбе.
Шрифт:
Капюшон медленно повернулся к Гермесу. Синие огоньки затрепетали во мраке.
– Этого не может быть. НИКОГДА!
– Это Сеть, Легат, Виртуал. И это – Иштар. Ты ведь не знаешьглавного: Она – дочь Сети. Воплощение живородящей силы Жизни. Иштар способна родить от всего: света, воды, воздуха… даже от Смерти. Некогда я сам приложил руку к её появлению.
– Ты хочешь сказать, что она могла родить от меня???
Гермес отвел взгляд.
– Видишь ли, для этого было достаточно её желания. Но спасти дитя оказалось невозможным. Без обряда перерождения она не восстановилась
В наступившем гнетущем молчании пронзительно звенела тишина. Всадник сидел неподвижно. Анубис неслышно подошел и поставил перед ним новый кубок.
– Иштар просит смягчить наказание для Инэты или сократить срок.
– Приговор – бессрочен. Так и передай.
– Понимаю. Больше ничего?
– ...
Гермес кивнул и, встав из-за стола, направился к выходу. Всадник медленно цедил из кубка двойной «молот». Анубис прислушался к его бормотанию, содрогнулся и покраснел.
Рабыня тупо смотрела в дорожную пыль перед собой. Стальная цепь крепко держала её за лодыжку. Прикованная у врат храма, она безучастно ждала, когда очередной паломник затащит её в будку, пристроенную рядом с вратами и служившую ей жильем. Паломников было много. Даже слишком. Любой бродяга, прохожий, нищий – могли воспользоваться ею.
Рабыня всё время силилась вспомнить, как и почему она здесь оказалась, кем была раньше… Но память отказывалась служить ей. Как и язык. Она могла объясняться только жестами. Сны тоже не приносили облегчения. В них, её постоянно преследовал незримый ужас, паучьими лапками впивался в тело, проникал в мозг, высасывал из неё душу… Она беззвучно кричала от страха и боли. Затем её бесцеремонно будил очередной посетитель. И распятая в паутине забвения Инэта, корчилась, видя и ощущая всё, что происходило с нею там. Лишенная речи, давилась немой болью. А когда рабыня вновь засыпала, то к Инэте приходил паук…
Они стояли у пруда в Сумеречном Саду. Выгоревший от факела Легата водоём, снова был полон.
– Почему не сказала мне раньше?
– Не хотела, чтобы ты знал.
– Я мог спасти…
– Ничего уже не исправить.
– Да. Поздно.
– Поздно, – эхом откликнулась она.
– Ты стала ещё красивее.
Иштар вздрогнула.
– Прошу тебя… никогда не пытайся больше... Я могу возненавидеть тебя. И тогда случится непоправимое.
– Этого больше не повторится.
– Прости. Но это наша последняя встреча.
– Да. Ты права. Нам лучше не встречаться.
– Ты помилуешь Инэту?
– Нет.
– Даже по моей просьбе?
– НИКОГДА НЕ ПРОСИ ЗА НЕЕ!!!
Она грустно посмотрела на него. И снова почувствовала, как тяжесть всего мира сочится скорбью от него.
– Что ты носишь в себе?
– Не спрашивай.
Она помолчала, а потом собравшись силами:
– Если это поможет тебе – я согласна.
И в тот же миг пожалела о сказанном. Пронзительная боль из мглы капюшона, двумя синими молниями ударила в нее.
– НЕТ!!! – грянуло над прудом. И после паузы – Не дано дважды войти в
Синие огни полыхали во мраке. Он медленно поклонился ей.
– Прощай Иштар.
И не дожидаясь ответа, развернулся, взлетел в седло.
– Прощай Легат, – тихо донеслось вслед. Конь, как ужаленный взвился на дыбы. Чёрный вихрь взметнулся и пропал. Иштар, присев под ивой на краю берега, смотрела в тёмную воду пруда. Крохотная слезинка сорвалась с ресниц и на миг зависла в воздухе.
Амадеус
Всадник взял со стойки кубок с «молотом».
– Бару не хватает музыки, – обратился он к Бармену. Тот пристально посмотрел на него.
– Легат, это не притон для демонов.
– Это Бар, а у Бара должна быть СВОЯ музыка.
– Музыка Всадников? – догадался Бармен.
Легат кивнул. Его собеседник задумчиво смахнул несуществующую пылинку со стойки и спросил:
– А где ты намерен её взять?
Безликий капюшон сверкнул синими огоньками.
– На земле.
– И кто же её напишет?
– Есть один композитор.
Бармен усмехнулся и покачал головой.
– После встречи с тобой, ещё никто не выживал.
– Зато он напишет величайшее произведение своей жизни.
Всадник отставил кубок и направился к выходу. Бармен задумчиво пробормотал вслед:
– И это будет его последнее творение.
В городе свирепствовала чума. Катафалки скорбно катились по улицам сопровождаемые мрачными факельщиками. Бедняков просто сваливали на телеги и хоронили в общих ямах. Смрадный дым костров стлался между домами. Колокола печально пели погребальную песню. Вена погрузилась в траур. Человек сидел в комнате, поглядывая на рояль. Странное предчувствие охватило его ещё с вечера. Он находился в ожидании чего-то неведомого. В дверь постучали.
Композитор неожиданно для себя порывисто вскочил и бросился к дверям. Он был сейчас рад любому посетителю нарушившему его одиночество. Распахнул дверь…
– Амадеус? – Незнакомец был закутан в черный струящийся плащ, схваченный на плече серебряной пряжкой в виде розы с капелькой рубина в сердцевине. Из-под низко опущенного капюшона не было видно лица.
– С кем имею честь…?
– Мое имя вам ничего не скажет. – ответил визитёр – Позволите войти? У меня к вам дело.
Композитор внезапно ощутил, как повеяло ледяным холодом. На миг ему стало страшно, но он не подал вида. Чуть отступив в сторону, пригласил гостя внутрь. Они прошли в гостиную. Хозяин указал гостю кресло и поспешил зажечь ещё свечи.
– Не надо – раздалось за спиной – нам вполне хватит этой свечи.
Он удивлено обернулся к гостю. Тот сидел спиной к камину и казался статуей сотканной из тьмы.
– Садитесь! – в голосе зазвенели повелительные нотки. И хозяин невольно подчинился.
– Чем обязан столь странному визиту?
– Вольфганг Амадеус Моцарт. Великий композитор и музыкант. Да, великий. Вы уже обессмертили свое имя. Но вам предстоит написать еще одно, величайшее произведение. За этим я и пришёл.