Бар на окраине
Шрифт:
— Ну-ну, не плачь, дочка! Слезами горю не поможешь! Заходи-ка в дом, гостем будешь. Сейчас чаю попьем с баранками!
И Анна Филипповна Заручкина, к которой я из последних сил, коченея от ледяного ветра и валясь с ног от усталости, стремилась через сосновый лес и поле, ловко втащила в избушку ведерко и меня вслед за ним.
Совершенно опустошенная и растерянная, я механически скинула куртку и ботинки, поставила у двери рюкзак и тяжело опустилась на стул возле распространяющей тепло русской печки.
Старушка тем временем налила мне
— Ну, рассказывай! — велела она, усевшись передо мной на деревянный табурет с подкосившейся ножкой.
Глотая чай вперемешку со слезами, закусывая сухими баранками и потихоньку отогреваясь, я начала свой горький рассказ.
ГЛАВА 42
На протяжении всего повествования Анна Филипповна слушала меня очень внимательно, ни разу не перебив и не усмехнувшись тайком над моим якобы больным воображением, как это сделал бы любой другой на ее месте. Наоборот, лицо ее становилось все более серьезным, а в конце она так горестно покачала головой, что мне стало не по себе.
— Ох, в опасную историю ты впуталась, дочка!.. И что бы ни говорили там, в городе, дюже грамотные люди, а оборотни испокон веков существовали на Руси, — задумчиво произнесла Анна Филипповна, выслушав мой сбивчивый рассказ. — А у тебя там, видно, не просто оборотни, ну те, что по ночам в волков превращаются, а особые.
— Особые?.. А какие это особые?.. И что им от меня надо?.. — засыпала я вопросами сидевшую передо мной маленькую старушку, закутанную в теплую шаль.
В ответ она тяжело вздохнула.
— Издревле в деревнях ходили легенды, что некоторые животные и звери — и не звери вовсе, а люди в звериной шкуре. Носили они эту шкуру весь день, а как только солнце садилось и наступала темнота, сбрасывали ее и превращались в самых обычных людей. И никак нельзя было распознать их, если встретишь ночью на пути. А вот за что им такое наказание было дадено — этого я не знаю… Видать, с чертом они связались… — она посмотрела в окно, где сыпал колючий снег, помолчала и вновь вздохнула. — Помню, прабабушка моя Авдотья Никитична рассказывала: была у ихнего барина собака — не собака, а ирод! И вот как-то раз не спалось Авдотье-то, вышла она на двор и видит — человек какой-то в шинели длинной по саду ходит. Завидел ее, да и шасть в кусты. Она завизжала, весь дом на ноги подняла, и мужик один в драке вилы в бок всадил тому-то, в шинели. А наутро глядят — пес ихний околел, а в боку рана кровавая…
Старая женщина на миг примолкла, поправляя шаль, и легкая дрожь пробежала по моей спине от ее плавного неторопливого рассказа. Словно добавляя ужаса, ветер снаружи страшно засвистел.
«…Такой оборотень мог оставаться юным и в возрасте ста и более лет…» — вдруг вспомнилась строчка из «Верований древних славян».
Такой оборотень!..
Я окаменела. Тогда, в библиотеке, я не обратила внимания на причастие
— А дай-ка я тебе погадаю, дочка, — проговорила Анна Филипповна, заметив, в какое волнение привела меня ее жуткая история.
Я кивнула, и она мелко засеменила в комнату и вскоре вернулась с колодой потертых карт.
Что-то бормоча себе под нос, старушка начала быстро раскладывать карты в замысловатый пасьянс.
— Так, так… — разобрала я тихие слова, — родителей у тебя нет, ты сирота. Так? — она испытующе взглянула на меня своими лучистыми глазами.
— Да… — подтвердила я еле слышно.
— Вижу, муж у тебя был, волосы черные, молодой, но непутевый… А сейчас у тебя другой мужчина, старше намного и женат — вот он, в ногах у тебя.
Я увидела в ногах прекрасной бубновой дамы короля червей — видимо, он символизировал уже подзабытого мной в последнее время Мстислава Ярополковича.
— …А вот и дама выходит. Та самая — тебе казалось, что она явилась с добром, а она-то тебя и втянула вот в эту чернь — смотри!
И гадалка показала мне нагромождение карт пиковой масти, окруживших мою карту. Рядышком, при мне, находилась дама пик, и, вглядевшись в нее, я вдруг с ужасом разглядела явное сходство с Марианной!
Я резко отшатнулась, облизнув пересохшие от волнения губы.
— А вот, видишь, и деньги у тебя появляются! Потом далекое путешествие по поздней дорожке — это сюда, в Левкоево. И тут же, смотри — в будущем…
Анна Филипповна собиралась выложить следующую карту, как вдруг та сама выпала из колоды и легла поперек всего пасьянса. Я посмотрела на нее — и ахнула: передо мной лежал пиковый туз!
— Ой, батюшки! — вдруг стала мелко креститься старушка. — Ой, бог ты мой, девонька!
И она быстрым движением сгребла карты в кучу.
— Что случилось?.. — помертвевшим голосом спросила я.
Старушка помолчала, отвернулась, потом внимательно взглянула на меня и произнесла вполголоса:
— Ой, и как сказать-то тебе, не знаю…
— Говори как есть, бабулечка Анечка Филипповна! — взмолилась я, чувствуя, как под кожу пробирается выстуживающий до костей холод.
— Страшная карта на ближайшие дни выпадает. На ближайшие дни… — повторила она.
«Рождество», — подумала я.
— Страшная карта… В этом гадании туз пик обозначает либо жизнь, либо смерть. Так гадают тяжелобольным или попавшим в гиблую ситуацию.
Я невольно содрогнулась.
— …Но выпала она поперек. Ни туда, ни сюда — понимаешь? Как ни крути, а все от тебя зависит, — и старушка развела руками.
Слезы опять подступили совсем близко, и я заморгала, чтобы удержать их. Ветер завыл еще сильнее, казалось, кто-то прямо под окном душераздирающе стонет.
— Не бедуй, дочка, — ласково обняла меня Анна Филипповна, — упасть-то карта упала, но я тебе помогу, и ничего с тобой не случится.
Я с надеждой подняла на нее заплаканные глаза.