Барабаны осени. Книга 1. О, дерзкий новый мир!
Шрифт:
Для миссис Макмурд и миссис Хайз присутствие Роджера в этом здании говорило многое о его намерениях, — это был равнозначно тому, как если бы он дал огромное объявление на первой полосе вечерней газеты. К сожалению, Брианна этого не поняла.
А может быть, все-таки поняла? Она искоса посмотрела на Роджера, и в ее глазах играла улыбка, а ее пальцы чуть-чуть сжали руку Роджера, всего на долю секунды.
— Ох, смотри, Кристи, так уже тот малыш вышел с кадильницей! — воскликнула миссис Хайз, заметив появление в глубине нефа еще одного мальчика в белом балахоне, — он вышел из-за алтаря. —
— Приятно было с вами познакомиться, моя дорогая, — сказала миссис Макмурд, обращаясь к Брианне, и при этом так закинула назад голову, что ее шляпке явно угрожало падение с макушки на пол. — Ох, ну до чего милая и высокая девушка! — Она посмотрела на Роджера и подмигнула — Повезло ей, нашла парня себе по росту, а?
— Кристи!
— Иду, Джесси, иду, уже иду! Вы тут не задерживайтесь, уже пора! — Поправив шляпку, украшенную небольшим пучком перьев шотландской куропатки, миссис Макмурд неторопливо повернулась и последовала за своей подругой.
Колокол над церковью снова начал звонить, и Роджер взял Брианну за руку. Впереди, совсем близко, он увидел Джесси Хайз, оглядывавшуюся в этот момент назад, — и в глазах старой леди светилось раздумье, а улыбка казалась немного смущенной и понимающей.
Брианна опустила пальцы в небольшую каменную чашу, стоявшую у стены возле двери, и перекрестилась. Роджер вдруг понял, что жест Брианны, окунувшей руку в святую воду, показался ему до странности знакомым, несмотря на то, что это был чисто католический обычай.
Много лет назад, когда они с преподобным бродили как-то по холмам, они добрались до некоего священного источника, затаившегося в небольшой рощице. Рядом с тонким фонтанчиком стояла плоская каменная плита, на которой можно было рассмотреть остатки когда-то вырезанного изображения, почти стершегося, — это была лишь тень человеческой фигуры на камне.
Над маленьким озерцом темной воды висело ощущение мистической тайны; Роджер и преподобный отец некоторое время стояли перед источником молча, просто глядя на воду. Потом преподобный наклонился, зачерпнул пригоршню воды и так же молча, торжественно выплеснул ее на основание плиты, зачерпнул еще пригоршню — и омыл свое лицо.
Когда преподобный наклонился, Роджер заметил ветхие обрывки ткани, привязанные к ветвям дерева, возвышавшегося над источником. Конечно же, это были подношения… подношения, оставленные теми, кто молился перед этим источником, теми, кто приходил поклониться древней святыне.
Сколько тысячелетий соблюдался этот ритуал — сначала омыться священной водой, а уж после высказывать свои затаенные желания? Роджер тоже окунул пальцы в чашу, а потом неловко коснулся ими лба и сердца, мысленно произнося нечто вроде молитвы.
Они с Брианной нашли места на скамье в восточном трансепте, устроившись рядом с каким-то разговорчивым семейством, — родители суетливо усаживали поудобнее детей, — причем некоторые из малышей просто засыпали, едва усевшись, — укладывали поудобнее пальто и сумки, и бутылочки с молоком, а маленький, страдающий одышкой орган, невесть где спрятанный, играл «О, маленький град Вифлеем».
Потом музыка умолкла. Молчаливое ожидание повисло над всеми, и тут
Роджер встал вместе со всеми прихожанами, когда процессия вышла в центральный проход. В ней участвовали несколько псаломщиков и прислужников в белых одеждах, и один из них размахивал кадилом, испускавшим клубы ароматного дыма, окутавшего людей. Еще один нес какую-то книгу, а у третьего было в руках большое распятие, и ужасающе вульгарная фигура на нем была измазана красной краской, чей кровавый цвет перекликался с цветом риз священника, золотых с алым.
Вопреки самому себе, Роджер почувствовал, что просто задыхается от отвращения; вся эта смесь варварской пышности с песнопениями на латинском языке казалась ему слишком чужеродной, слишком несоответствующей его подсознательным представлениям о церкви как месте, где обращаются к Богу.
Но по мере того, как месса продолжалась, все стало выглядеть чуть более нормальным; читали Библию, и Роджер слышал знакомые с детства слова, а потом его охватила привычная скука от долгого обряда, в которой было даже что-то приятное, и он рассеянно слушал обычные рождественские призывы к миру, доброте, любви… эти слова всплыли на поверхность его сознания, безмятежные, как белые лилии, плавающие в озере слов.
К тому времени, когда прихожане снова поднялись со своих мест, Роджеру все это уже совершенно не казалось таким уж странным и чужеродным. Знакомая жаркая духота молитвенного собрания была насыщена запахами мастики для паркета, влажной шерстяной ткани, нафталина, а заодно и слабым духом виски, которым некоторые из местных жителей подкрепились перед долгой службой, — и благодаря этому привычному букету Роджер почти уже не замечал сладкого, отдающего мускусом дымка ладана. А когда он вдыхал чуть поглубже, ему казалось, что он улавливал свежий запах травы, исходивший от волос Брианны.
Ее волосы мягко светились в тусклом свете трансепта, густые и пышные, и фиолетовый цвет джемпера Брианны подчеркивал глубину их оттенка. Медные искры, вспыхивавшие в темных прядях, подчеркивали окружавшую их полутьму; волосы Брианны имели сейчас глубокий красновато-коричневый оттенок, напоминающий шкуру красного оленя, и Роджера охватило вдруг то же самое чувство беспомощной тоски, какое он испытал однажды, внезапно встретившись на горной тропе с таким красным оленем, — ему ужасно захотелось прикоснуться к зверю, погладить это дикое существо и удержать его при себе, — и в то же время он прекрасно знал, что малейшее движение заставит оленя мгновенно сорваться с места и исчезнуть.
Что бы там ни говорили об апостоле Павле, подумал Роджер, этот человек хорошо знал, что делал, когда велел женщинам прикрывать волосы. Они и в самом деле вызывают вожделение, разве не так? Перед ним вдруг как наяву возник обшарпанный холл, и капли воды, стекающие по коже Брианны, и влажные, прохладные змеи волос, рассыпавшиеся по ее плечам. Он повернулся в другую сторону, пытаясь сосредоточиться на том действе, что происходило перед алтарем, — там священник как раз поднял вверх большой круг плоского хлеба, а маленький мальчик отчаянно тряс колокольчик.