Барашек

Мамедгулузаде Джалил

Не дождавшись Велигулу, Кебле-Мамед-Гусейн прошел в переднюю и стал смотреть на танцующих. Азиз-хан вынул еще трехрублевку и вложил в папаху дру-гого музыканта, игравшего на кеманче.

Собрав пустые тарелки, Велигулу вышел из зала и напра-вился к кухне, но Кебле-Мамед-Гусейн загородил ему дорогу и умоляюще зашептал, обняв тарелки:

– Не губи меня, возвращайся

сейчас же и принеси мне одну из трех трешниц!

Велигулу растерялся, не зная, как быть.

– Не губи бедного Гуси, исполни мою просьбу, - продол-жал Кебле-Мамед-Гусейн.

Велигулу поставил посуду на подоконник и, вернувшись в зал, почтительно подошел к хану и прошептал ему на ухо:

– Хан! Жалко этого Кебле-Мамед-Гусейна, у него болен ребенок, надо позвать врача. Он просит уплатить ему за ба-рашка.

Азиз-хан в это время усердно бил в ладоши и пел во все горло:

Словно чистый снег, белеешь на горе...

Продолжая петь, он вышел в переднюю:

– Ну что, Мамед-Гусейн, зачем пришел?

– Пришел, хан, просить деньги за барашка.

– А что, опять принес барашка?

– Нет, хан. Прошлый раз приносил. У вас тогда не оказа-лось мелочи.

Азиз-хан сунул руку в карман, пошел было к гостям, но оста-новился, повернулся к Кебле-Мамед-Гусейну и, еле ворочая языком, стал расспрашивать:

– Неужели до сих пор не заплатил? Почему?.. Хорошо, от-дам, иди, иди... Какой барашек, что за барашек?.. Теперь нет мелких... Велигулу отдаст, я велю...

Словно чистый снег...

И пьяный хан, продолжая петь, вошел в зал, достал из кар-мана пачку денег, вложил одну трехрублевку в папаху треть-его музыканта, бившего в бубен, а другую бросил Велигулу для Кебле-Мамед-Гусейна.

Получив деньги, Кебле-Мамед-Гусейн вышел во двор.

К полуночи гости начали расходиться. Но Азиз-хан, сильно охмелев, давно уже спал. III

Прошло несколько месяцев.

Как-то Кебле-Мамед-Гусейн шел мимо дома Азиз-хана. Во-рота были открыты. На улице стояли два фаэтона. У хана шел кутеж. Приехали на фаэтоне еще гости два русских чинов-ника - и вошли в

дом. Постояв у ворот и поглазев на прохожих, Кебле-Мамед-Гусейн сел у стены на корточки и закурил трубку. Просидев с полчаса, он медленно подошел к воротам и стал смотреть, что делается во дворе. Потом в раздумье побрел на базар.

Через несколько дней Кебле-Мамед-Гусейн как-то сидел на бульваре. Был полдень. Азиз-хан и следовавшие за ним не-сколько крестьян шли мимо конторы нотариуса. Кебле-Мамед-Гусейн подошел сзади к хану и вежливо поздоровался. Когда хан повернулся к нему, он сложил на животе руки и почти-тельно сказал:

– Хан, стыдно мне говорить об этом, но деньги за бараш-ка до сих пор не уплачены.

– За какого барашка? Разве я не уплатил?
– удивил-ся хан.

– Правда, хан, вы достали тогда три рубля, чтобы дать мне, но отдали их музыканту. Слава аллаху, кеманчист Азиз не умер! Если не верите, велите позвать его и спросить. И что такое три рубля, чтобы я стал обманывать вас! Слава аллаху...

– Почему до сих пор деньги не уплачены тебе?
– сердито прервал его хан. И что это за деньги? Какой там еще чер-тов барашек? Останавливаешь посреди улицы, пристаешь с каким-то барашком и музыкантами! Стыда у тебя нет? Несешь чепуху о каких-то барашках... Еще какой-то там собачий сын музыкант, дурак, дурацкий сын!.. Барашек... Не знаю, что за барашек. Я тут занят, у меня тысяча разных дел, а ты лезешь на улице с каким-то чертовым барашком... дьявол его побери!..

И, сердито бормоча что-то бессвязное, хан пошел дальше.

– Хан!
– воскликнул Кебле-Мамед-Гусейн, смело подняв голову.
– Эти три рубля меня не обогатят, потеряв их, я не стану и беднее. Пусть пропадают, лишь бы тебе не расстраи-ваться.

Сделав несколько шагов, Азиз-хан остановился, вынул три рубля и подозвал Кебле-Мамед-Гусейна.

– На, возьми за барашка!

Кебле-Мамед-Гусейн взял деньги и, пряча их в карман, сказал только:

– Да продлит аллах дни хана!

1914