Бархат и опилки, или Товарищ ребёнок и буквы

Тунгал Леэло Феликсовна

— Гляди-ка, графиня какая выискалась! — проворчал тата, но всё-таки пошёл в дом и немного погодя вернулся с красиво вышитым покрывалом, которое тётя Анне как раз выстирала, аккуратно выгладила и повесила на перекладину для полотенец.

— Обращайся с ним осторожно — это ведь приданое Хельмес, жена её брата вышивала!

Там была вышита девушка с длинными пшеничными косами, в полосатой юбке и с граблями через плечо. А над головой девушки вышиты красными нитками слова: «Вытирать заплаканные глаза!» Тёте Анне эта надпись почему-то не нравилась. Она застелила колени покрывалом наизнанку, так что буквы выглядели забавными закорючками, и вышитая девушка выглядела странно.

У

меня для поездки на мотоцикле была новая песня. Это был «Марш пионеров-мичуринцев», который детский хор Дворца пионеров почти каждый день исполнял по радио. К сожалению, тата не согласился взять с собой трубу, да и очень трудно ему было бы вести мотоцикл и одновременно трубить. А для вступления к «Маршу пионеров-мичуринцев» труба годилась бы не хуже фанфар, когда марш исполняли по радио.

Под ветрами вешними яблони цветут. Птицы над скворешнями весело поют. Солнце в небе щурится с самого утра, А у нас, мичуринцев, страдная пора. За работу, друзья, за работу! Мы шагаем навстречу весне! Мы посадим сады! Золотые плоды Мы подарим родимой стране! Яблоня нарядная радует глаза, А рядом виноградная тянется лоза. Не сломает буря их, холод не убьёт. Внуками Мичурина нас зовёт народ! Пусть в Чите и в Вологде, в Омске и в Орле, В каждом нашем городе и в любом селе Хорошеют улицы от садов густых. Юные мичуринцы посадили их!

— орала я во всё горло.

Припев я раньше пела тате несколько раз, но он почему-то никак не хотел подпевать, так что я пела-орала одна.

Вместо таты начала всё громче подавать голос с заднего сиденья тётя Анне. Может, ей не нравился алый стяг, которым играл ветер, и шагающие чётким шагом пионеры? У тёти и раньше были трудности с соблюдением мелодии, но эти пронизывающие до мозга костей и перекрывающие шум мотора вопли, которые она теперь издавала, были настолько фальшивыми, что тата остановил мотоцикл.

— Ну что опять стряслось? — спросил он сердито. — Если ты во время езды будешь бить меня кулаком в спину, мы можем оказаться в канаве!

— Мой ридикюль остался! Поезжай быстрей обратно, пока его никто не украл! У меня там больше ста рублей денег, и паспорт, и ключ от квартиры, и сетка для волос, и пудреница эстонского времени, и… — истошно вопила тётя, слезая с мотоцикла.

Тата не произнёс ни звука, развернул мотоцикл, и мы помчались обратно к дому. Большой коричневый ридикюль с плетёными ручками действительно лежал в траве у дороги. Лишь

немного сбавив скорость, тата, не останавливаясь, — хоп! — подхватил его правой рукой, поставил на бак между мною и собой, и мы были опять на большой дороге. Сидя на баке между руками таты, я испытывала чувство гордости — но жаль, никто не видел нашей лихой езды! Ой, если бы у нас был алый стяг, как бы он развевался на ветру!

— Садись, быстро, — скомандовал тата, когда мы подъехали к тёте Анне. — Пусть сумка пока останется под моим присмотром.

Теперь тёте, как я считала, следовало быстро перекинуть ногу через заднее колесо мотоцикла, вскочить на заднее сиденье и выкрикнуть что-нибудь, например, «Давай, жми!», или «К новым трудовым победам!», или «Вперед, товарищи!».

Но не тут-то было — чтобы взобраться на сиденье, ей потребовалось столько же времени и возни, как и давеча, да ещё сколько времени ушло на прикрытие её коленей.

Тата оставил нас ждать на автобусной остановке, а сам помчался к стоявшему у дороги дому Поверуса, чтобы оставить мотоцикл в его дворе.

— Задержите автобус на пару минут, — крикнул он нам через плечо.

Я забеспокоилась: как мы с тётей сможем задержать автобус? Но, к счастью, делать этого нам не пришлось, и на то были две причины. Во-первых, тата очень быстро успел вернуться. По-моему, у него на это и двух минут не ушло. А во-вторых, автобус вообще не пришёл. Мы ждали, ждали, ждали, а его всё не было и не было…

— Эти русские автобусы… Никогда не знаешь, что с ними может случиться! — стала возмущаться тётя Анне. — Если поверишь этому русскому порядку, непременно хоть наполовину, но обманут.

Тата достал часы из кармана и усмехнулся:

— Ну, русских обвинять сейчас не приходится — мы почти на четверть часа опоздали. Ты и средства передвижения — почти тема для анекдота!

— Тема для анекдота? Какого анекдота! — разгорячилась тётя Анне. — Сам ты всё оставил на последнюю минуту, как всегда, а я теперь тема анекдота! На этом говённом мотоцикле вообще нельзя возить ни одну порядочную даму!

— О да! — Тата кивнул в знак согласия. — А помнишь, как я тебя в молодости учил ездить на велосипеде? Ты меня била ногой, чуть инвалидом не сделала! Выдрала у меня целый клок волос, когда я бросил руль…

Тётя кинула на тату быстрый взгляд и сказала заносчиво:

— Посмотри на себя в зеркало — у тебя волос осталась едва ли четверть! А за велосипед я дала тебе сорок крон, на эти деньги можно было новый купить…

— Ладно, хорошо, что оба в живых остались…

— А там, на Штромке, на катке, там ты меня нарочно одну оставил посреди катка на самом скользком месте, и сделал вид, будто меня не знаешь! — продолжала тётя.

— Ну да, там… Там вообще удачно обошлось, что кто-то в живых остался, — начал хихикать тата. — Чудо, что никто из тех катавшихся, которых ты подкосила, не сломал ноги… А сама кричала, как на велосипеде, — мне стыдно было!

— Анекдот, анекдот! — ворчала тётя Анне. — Люди не могут всё время веселиться, кто-то и работать должен… Я с детства только и знала, что работала, а у вас с Лийлией всё время было только «ух!» и «ах!»…

— Ну ладно, — сказал тата. — На тебя благодарностей не напасёшься! Но теперь не остаётся ничего другого, как попытаться доехать до города на попутке.

Попутка — это было нечто! Из разговоров взрослых я поняла, что по дорогам ездят три сорта машин, на которых ездят люди: автобусы, мотоциклы и попутки. В автобусе и на мотоцикле я уже ездила, а теперь, значит, поеду в настоящей машине, в каких ездят взрослые.

Попутка