Барин-Шабарин 2
Шрифт:
Мария Александровна Садовая и вовсе пока проживала у Емельяна дома и не отсвечивала. У меня были небезосновательные догадки, что Маша, она же в прошлом Марта, имела слишком близкое общение с некоторыми мужчинами, которые нынче же являются моими гостями. Маша не подтверждала напрямую мои выводы, но и не отрицала такую возможность. Да и подальше от глаз сестрицу нужно держать. Мало ли, какую пакость мог придумать Кулагин.
— Песни душевные. Я благодарна вам за них. Несмотря на то, что вы несколько изменили в лучшую сторону мое отношение к вам, все едино… И прошу вас не дискредитировать
— Вы уже обручены? — не обращая внимание на слова Елизаветы Дмитриевны, спросил я.
— Нет, — жестко сказала дама. — Но это не значит ровным счетом ничего.
— Тогда рассматривайте во мне себе партию. Не спешите с согласием, если ваше мнение станут спрашивать, а не выдадут замуж за Миклашевского сразу же, — сказал я, чуть сильнее перехватывая будоражащую сознание гибкую талию девушки.
— Наглец! — сказала Лиза, но не разорвала дистанцию.
Я танцевал ни плохо, ни хорошо. Если вокал имел явно лучше среднего, то танцами я не мог выделиться. Ну не начинать же под Шуберта исполнять нижний брейк! Хотя вот такой момент приема точно бы запомнился многим — а меня бы свезли в жёлтый дом прямо отсюда. Ну уж нет.
— Благодарю вас, сударь, за танец, — Лиза чуть заметно поклонилась. — Между тем, не компрометируйте меня более.
— Если вы про мои взоры, то не могу ничего с собой поделать, — пожал я плечами. — В них виновны вы и ваша красота.
— Хм! — многозначительно произнесла девушка и отвернулась от меня.
— Считайте, что я сделал вам приглашение, — негромко сказал я и проводил молчаливую Лизу до того места, откуда ее и ангажировал, вернулся и сам.
— Барин, там Петро с поста прислал вестового. Ваша матушка едет, будет тута через полчаса, — улучив момент, сказала мне Саломея.
— Да что ж такое, мля! — выругался я, не стесняясь даже присутствия рядом Картамонова, который теперь излишне живо, даже на чуть повышенных тонах, общался с Жебокрицким.
Но не только это меня взбесило. Миклашевский посмел взять за локоть Елизавету Дмитриевну, когда она того явно не желала.
Похоже, вечер перестает быть томным. Но я не стану позволять Миклашевскому вести себя неучтиво с Лизой, пусть не моею пока невестой, но — никому нельзя в моем доме так поступать с дамами. А еще… Да что уж там. Достал он меня, нету сил сдерживаться.
Глава 17
— Вы ведёте себя неподобающим образом в моём доме, — решительно сказал я, подойдя к Андрею Михайловичу Миклашевскому.
— Для столь громкого заявления нужно иметь этот самый дом, — зло бросил в мою сторону Андрей Михайлович.
— Немедленно извинитесь перед Елизаветой Дмитриевной! — сказал я.
— Я принесу свои извинения Елизавете Дмитриевне, но вас они абсолютно не касаются. Более того, в моём поведении частью виноваты и вы. Мы устроили не приём, это некий акт вашего самолюбования. Вы оскорбляете тем самым и меня, и многих гостей, — продолжал распаляться Миклашевский.
— Я лишь не дал возможности вам далее самоутверждаться за мой счёт. Вы приехали ко мне с целью опорочить мое имя,
Но всё-таки я не стал произносить формулу вызова на дуэль. Дело в том, что если я его вызову на дуэль, то оружие нужно будет выбирать Миклашевскому. Он может выбрать шпагу — и тогда мне придётся несладко. Я, конечно, пробую осваивать клинки, но у меня просто нет достойных учителей, чтобы те показали хотя бы элементарные основы владения шпагой. Сабля чуть попроще, всю жизнь здесь, в этом времени я ей тренируюсь, но нелегко и в этом направлении найти достойного мастера. Мне вот не удалось.
Так что на холодном оружии сражаться мне очень не хотелось, потому как я с великой долей вероятности мог бы проиграть будь хоть мало-мальски опытному бойцу. Потому и оставались только пистолеты.
Я не отводил взгляда от Миклашевского, но молчал.
— Что ж, как я вижу, вы нарываетесь на дуэль. Хотите, чтобы я вам сделал вызов. Так тому и быть, — сказал Миклашевский и уже более громким голосом продолжил: — Я вызываю вас на дуэль. Прошу прислать своих секундантов. Каков выбор оружия?
— Пистолеты, — сказал я и подошёл Елизавете Дмитриевне.
Я хотел спросить её о том, не желает ли она отойти в сторону со мной, чтобы не быть рядом с Миклашевским, но понял, насколько это будет неуместно и вызывающе. Да и Лиза скорчила на своем личике такую мину, что не хотелось нагнетать. А должна была оценить мой поступок. Впрочем, я и сейчас считаю, что если бы промолчал, ситуация была бы ку да менее выигрышной для меня. Могли бы счесть и трусом.
— Вы совершаете ошибку, — сказала Лиза голосом медсестры, которая сидит у кровати умирающего человека. — Я не давала вам повода думать, что вы мой защитник.
— Дражайшая Елизавета Дмитриевна, вы вовсе не давали мне никакого повода думать, но чувствовать вы мне не запретите. Если вы считаете, что столь грубые манеры по отношению к вам со стороны Андрея Михайловича — это нормально и дозволительно, то я беру на себя ответственность считать иначе. Взамен я надеюсь удостоиться вашей улыбки в свою сторону. Так что оставайтесь и веселитесь. В скорости будут поданы сладости, — сказал я и направился в сторону от Лизы, от Миклашевского, будто бы ото всех. Как же я устал от этого многодневного приема, кто бы только знал! А тут еще такие сильные эмоции.
На самом деле не столько меня взбесил факт грубого отношения к Елизавете, в конце концов, у неё есть на то дядя, который бы и поставил на место Миклашевского. Но этот самый Миклашевский на протяжении всех тех четырёх дней, которые он пребывал в моём же доме, вёл себя вызывающе, показал себя главным критиканом всего того, что увидел здесь. Причём стоило мне сказать едкое, причем только лишь в ответ, он всё воспринимал в штыки. Для меня, который последний месяц только и жил этим приёмом, я, который не только угробил огромную сумму денег на бал, но и вложил душу, растормошил фантазию, напряг память, это было оскорбительно. И вот теперь, когда всё это уже состоялось и свершилось, когда на следующий день планировался отъезд моих гостей, я не мог просто так отпустить Миклашевского.