Барин-Шабарин 8
Шрифт:
В этот момент земля содрогнулась от нового, чудовищной силы взрыва. Где-то в акватории порта взлетел на воздух турецкий фрегат «Фейзи-Бахри» — старый, но все еще грозный корабль, на котором опять же наши диверсанты подожгли крюйт-камеру. Обломки мачт и такелажа дождем посыпались на крыши домов в квартале Фенер.
Константинополь пылал, как в апокалиптическом видении. Пламя перекидывалось с корабля на корабль, с склада на склад. В гавани образовалась настоящая огненная ловушка — горела даже вода, покрытая разлившимся из разрушенных
— Ваше превосходительство! — обратился к Маскалькову Елисей, его лицо было искажено от горя. — Там, у причала… Это… это капитан Львов… Они его…
Полковник не дал ему договорить. Рванулся вперед, расчищая путь локтями, не обращая внимания на горящие обломки, падающие с неба. У деревянного причала, где еще час назад шла погрузка угля, лежало изуродованное тело. Только по ордену Святого Георгия на обгоревшем мундире можно было узнать Николая Семеновича Львова, тело которого они намеревались подобрать на обратном пути, но турки нашли его раньше.
— Башибузуки… Они подвесили его на крюк… Мертвого… Басурманы, одно слово, — мрачно проговорил Елисей. — Потом облили нефтью и подожгли. Мы подоспели, сбили пламя, хотя… Мертвому не больно…
Маскальков резко поднял руку, обрывая эту исповедь. Его глаза, отражающие пляшущие языки пламени, стали похожи на раскаленные угли.
— Соберите всех, кто остался. — Его голос звучал металлически ровно. — Пройдем через квартал Фенер, мимо греческой патриархии.
— Но там же…
— Именно поэтому. Они не ожидают, что мы пойдем напролом.
Где-то совсем близко раздалась пулеметная очередь — это зуавы Боске уже входили в порт. Вспышки выстрелов освещали их экзотическое одеяние: красные фески, синие куртки, белые гетры. Темнокожие шли, методично прочесывая каждый закоулок.
Полковник повернулся к своим бойцам. Его маскировочный плащ взметнулся, подхваченный горячим ветром, как крыло гигантской летучей мыши. В руке он сжимал необычный пистолет — новейший револьвер Луганской фабрики, заряженный разрывными пулями.
— Вперед! — его крик перекрыл грохот пожара. — За царя и Отечество! За павших товарищей!
Унося тело мертвого капитана, группа из двадцати человек рванула за ним в узкий переулок, где пламя еще не добралось до ветхих деревянных домов. Где-то сзади, у причалов, раздался новый взрыв — это сдетонировали бочки с порохом, оставленные намеренно.
В воздух взлетели обломки каменной набережной, смешавшись с клубами черного дыма. Константинополь, город тысячелетних империй, горел как факел. Но самый страшный пожар еще только разгорался в сердцах тех, кто шел сейчас по его улицам с оружием в руках…
Первые лучи солнца, кроваво-красные сквозь дым пожарищ, скользнули по позолоченным куполам Айя-Софии, превращая древний храм в гигантский светильник. Маскальков стоял на разбитой
— На шлюпки! Живо! — голос полковника Москалькова звучал хрипло — от копоти першило в горле.
Где-то в квартале Фенер раздалась пулеметная очередь — зуавы спешили зачистить порт от русского десанта. Их странные, пестрые силуэты мелькали среди руин, как призраки.
Полковник не двигался. Его глаза, воспаленные от дыма, были прикованы к силуэту Айя-Софии. Ветер донес обрывки турецких команд, звон сабель, истеричный плач женщин.
— Еще немного и мы бы его взяли… — пробормотал Москальков, вытирая испачканное сажей лицо. Его мундир был прожжен в нескольких местах, левая рука перевязана окровавленным платком.
Полковник медленно повернул голову. Взгляд его скользнул по разрушенной набережной, где среди обломков валялись тела — и русских солдат, и турок. Особенно много было башибузуков — их пестрые шаровары выглядели нелепо на фоне общей разрухи.
— Да. Но не сегодня, — прошептал он, сжимая кулаки. Ногти впились в ладони, но этой боли он не чувствовал.
Сзади раздался плеск весел — первая шлюпка отчалила. Капитан Остервен командовал отходом, размахивая саблей и по привычке срываясь на немецкий. Его голос, с характерным акцентом, перекрывал грохот продолжающихся взрывов:
— Schneller! Schneller! Вторая шлюпка — грузим раненых!
Полковник наконец оторвал взгляд от города. Добраться до Топкапы не удалось, и все же его люди выполнили задачу — ослабили врага, посеяли страх. Порт горел, арсеналы уничтожены, телеграфные линии перерезаны. Но цена…
— Николай остался здесь… Капитан Львов, — сказал он вслух, и слова повисли в воздухе, горькие как дым.
Остервен молча кивнул. Сами они не видели, как их товарища подвесили на крюк у угольных складов, как облили нефтью, но… Маскальков смахнул невольную слезу, но картина этой посмертной пытки все еще стояла у него перед глазами.
— Мы вернемся за всеми ними, — его голос внезапно обрел стальную твердость. — И за местью.
Последняя шлюпка ждала у причала. Елисей уже сидел на шлюпке, его лицо было бледным. Только сейчас полковник заметил, что лихой казак ранен и, несмотря на перевязку, бледен от потери крови. Маскальков спустился в шлюпку.
— Весла на воду!
Где-то в дыму, со стороны горящих складов, прозвучал одинокий выстрел. Потом второй. Полковник замер, вслушиваясь. Это была не турецкая винтовка — звук был глуше, характерный, скорее, для русской винтовки шабаринской конструкции.
— Кто-то из наших остался… — прошептал полковник.
Рука его потянулась к револьверу. Он хотел было отдать приказ о возвращении, но выстрелы более не повторялись. А шлюпка стремительно отходила от берега, и в дыму ничего нельзя было разглядеть.