Барин
Шрифт:
Хрясь! На коже показался новый кровавый рубец. Спина вздрагивает, мужик охает, кусая губы до крови, и судорожно цепляется посиневшими пальцами в края скамейки.
После третьего удара я не выдержал:
— Хватит!
Степан удивленно взглянул на меня.
— Отправьте драчунов в бригаду лесопилов. Если и там что-то подобное повторится — сразу выгоню.
Ковалевский усмехнулся и отозвал меня в шатер.
— Андрей Иванович, я хотел бы выразить вам признательность. Вы решили отказаться от физического наказания…
— Это какое-то средневековье… не люблю насилие.
—
— Нет. Я за самодержавие. Но физических наказаний у меня на заводе не будет. Если человек напортачит — делаю одно предупреждение, второго уже не будет… скатертью дорожка и без всякого выходного пособия…
— Полностью с вам согласен. Насилие порождает еще большее насилие, а страх вызывает ненависть… скажите откровенно, а разве вам не близки идеи декабристов? Конституция, отмена крепостного права, превращение России в более открытое светское государство…
— Декабристы это мятежники. И вообще, я стараюсь подальше держаться от большой политики…
Меня несколько испугали высказывания инженера Ковалевского, уж не подпольный ли он революционер? Но тогда я особо не придал этому значение, и кажется, зря…
Глава 17
Больше всех из жителей усадьбы меня настораживала бабка Ефросинья. Она целыми днями сидела в своей каморке, что-то вязала или строчила какие-то странные письма. Однажды, когда я вошел, она быстро спрятала листок под обрывок рогожи. В ее комнате было навалено неимоверное количество старого хлама. На сундуке лежала поломанная прялка, пыльные газеты, две пары дырявых валенок и связки ключей. Стоял терпкий кисловатый запах, я заметил на подоконнике заплесневелые сухари, почерневший сыр и подгнившие яблоки. Ефросинья никогда не обедала за общим столом, прибегала на кухню, стряпуха наливала бабке тарелку супа и она тут же возвращалась в свою каморку. Я никогда не видел, чтобы бабка купалась в бане. Однако всегда ходила в чистом и через день приносила Марфе корзину белья на стирку.
С тех пор как я наорал на Ефросинью, она со мной не разговаривала. Только иногда, прохаживаясь вечером по двору, замирала как богомол на листке осоки, и злобно шептала: «Скоро уже приедет настоящий Никитин…!»
Новые дворовые и вправду оказались работящими аки пчелки. Тихон навел во дворе и огороде идеальный порядок. Ни травинки, ни соринки. К тому же оказался неплохим плотником и вместе с Герасимом они поменял подгнившие балки в конюшне.
Марфа тоже не сидела без дела. Убиралась в доме, стирала и стряпала, пока Аглая в отъезде. Однажды у меня заломила поясница и я попросил Марфу слегка размять мне спину. Несмотря на худобу, руки у девушки оказались невероятно сильными. После сеанса массажа я чувствовал себя будто заново родившимся.
— У тебя просто талант…– похвалил я девку.
— Я многое умею, барин…– многозначительно кивнула Марфа.
Прохор Петрович в эти дни почти не пил и даже заметно спал с лица. Ему приходилось почти каждый день ездить в Алексеево, на строительстве завода постоянно не хватало то метизов, то гвоздей или проволоки. Вечером он еще допоздна подбивал бухгалтерию.
За завтраком я рассказал о недавнем происшествии. Приказчик огорчился, что я лично не выпорол нарушителей дисциплины.
— Андрей Иванович, видать, плохо вы знаете наше мужичье.
— Я решил — буду наказывать рублем.
— Послушайте моего совета: нельзя крепостных распускать. Это только поперек дела пойдет. Вы им только дайте слабину почувствовать… Мужик должен знать — если ослушался барина, то будет жестоко страдать. На этом испокон веков Русь держится…
— Прохор, Аглая до сир пор еще не вернулась?
Приказчик печально вздохнул и кивнул в глубину двора.
— Приехала, племяшка. Беда у нее…
Аглая слонялась по двору будто тень. За эти дни она похудела и осунулась. Я быстро подошел к девушке.
— Аглая, ты вчера вернулась?
— Вчера, барин. Уже затемно, вы уже отдыхали.
— Что у тебя случилось?
У нее слегка дрогнул подбородок.
— Ванечка, жених мой… похоронили его позавчера. Когда я приехала — он уже в холодной лежал…
Аглая закрыла глаза ладошками и расплакалась.
Я обнял девушку и сильно прижал к плечу:
— Успокойся моя хорошая… как произошло?
— Ваню бревнами на судоверфи зажало, хозяин думал, что он отлежится и выйдет на работу. Доктор вечером даже не приехал, только через два дня… Ванечка уже синеть начал…
Аглая с болью посмотрела на меня:
— Что же к нам так относятся, Андрей Иванович… хуже чем к собакам… разве ж мы не люди, если крепостные?
Я печально вздохнул.
— Доктор когда приехал,– вздохнула Аглая.– Посмотрел и сказал что в больницу уже бесполезно везти, он отходит. Так к вечеру и помер Ванечка… Говорят, кричал крепко и все меня кликал… а я только на похороны и успела… — девушка всхлипнула.– Андрей Иванович, батюшка, жить-то как теперь? Мы же осенью с Ванечкой пожениться хотели…
Я слегка погладил Аглаю по голове.
— Крепись, моя девочка… Дай Бог тебе вытерпеть это тяжкое испытание. Может пока домой поедешь, к родителям? Отдохнешь немного…
— Нет, Андрей Иванович…– затряслась Аглая. — Прошу, только не прогоняйте меня как Параську… здесь мне легче за работой забыться, уйти от горя…
— Бедная, сколько на тебя навалилось…
— Андрей Иванович, можно я сегодня в церковь схожу? Поставлю свечку за упокой Ванечки…
— Конечно сходи…
Я еще немного постоял возле девушки и окликнул Герасима:
— Поехали!
По дороге на балки я думал о жизни и судьбе. Вот Аглая, простая деревенская девчонка, красивая, работящая — приодеть, так настоящая княжна, а как все сурово обернулось… бедная девочка. Одни по балам и ярмаркам разъезжают, с жиру бесятся, у других вот такая поломанная судьба… но ничего, милая Аглая, будет еще и на твоей улице праздник…
Дни за работой пролетали быстро. Когда печь для обжига была почти готова, собраны станки и формы, а под навесами уже высились большие кучи дров, приехал приказчик от купца Кондакова из Алексеево. Привез заявку на десять тысяч штук кирпича. Ну вот, кажется, дело пошло…