Баркентина с именем звезды
Шрифт:
– Мартыныч, а вы были капитаном? – спросил Мальчик.
– Не был… Не пришлось научиться. Парусные баркасы водил вдоль побережья, но это не совсем капитанская наука. Был я, Мальчик, парусным мастером. Боцманом. Корабельным плотником. А когда начинал плавать, был вторым помощником на шхуне "Сирена".
– Помощником капитана??
Мартыныч засмеялся:
– Помощником кока, Мальчик. Мыл кастрюли, чистил картошку. Это ведь тоже надо. Моряк – не обязательно капитан. Моряк – это кто не может без моря… Ну, ты, я думаю,
– А кто будет капитан баркентины, когда ее починят?
Мартыныч поставил кружку и вздохнул:
– Да уж никто. Она свое отходила.
– Как? Совсем??
– Совсем. С виду она хороша, а внутри все расшаталось.
Это было так неожиданно и грустно. Даже Чип, который сидел у сахарницы, растерянно приоткрыл рот.
– Но тогда зачем?.. – растерянно сказал Мальчик. – Почему же ее хотят ремонтировать?
– А вот почему. Решили ее пристроить для другого дела. Поставят ее у набережной и откроют плавучий ресторан. Говорят, много народу будет ходить, потому что интересно.
Мальчик вскочил, и сахарница опрокинулась, чуть не придавив Чипа.
– Но это же… Так же нельзя? Ведь она же – корабль, а не ресторан…
Мартыныч покачал головой.
– Я знаю. Я говорил, что это не будет хорошо. Корабли должны умирать, как корабли. Они это заслужили.
– Вас не послушали?
– Что же делать… – сказал Мартыныч.
Ночью был ветер, и Мальчику приснилось, что баркентина скрипит и жалуется. Она говорила двум сейнерам, которые пришвартовались по соседству:
– Лучше бы я разбилась о камни в том году, когда шторм прижимал меня к норвежскому берегу. Честное слово. Или сгорела бы вместе с танкером "Осака-кару" у Борнхольма. Он ведь был рядом, когда начался пожар. Это все-таки лучше, чем служить танцплощадкой и местом для выпивки. Страшно подумать, что на палубу станут капать соусом и все, кто захочет, будут хвататься за штурвал липкими от шашлыков руками… Если уж я ни на что не гожусь, разобрали бы по-честному на дрова.
– Зачем же на дрова? – прошептал Мальчик. – Разве нельзя, чтобы ты стояла, как стоишь? Те, кто хочет, кто любит парусники, приходили бы к тебе и смотрели бы на мачты, на штурвал, на компас. Ребята играли бы в моряков, а Мартыныч рассказывал бы про дальние плавания…
Но баркентина не слышала. Она скрипела и тихо жаловалась, а сейнера вежливо кивали короткими мачтами. Им не грозила такая судьба, их ждала Атлантика.
В просветах летучих и темных облаков разгоралась Звезда. Она тоже слышала баркентину, но, видимо, не знала, как помочь.
Мальчик продолжал ходить на баркентину. Теперь он не только любил ее, но и жалел как больного друга. Она казалась живой, и однажды Мальчик признался в этом Мартынычу.
– Ну да, – согласился Мартыныч. – Так бывает. Для хорошего моряка корабль всегда живой.
– Но ведь я еще не моряк.
Мартыныч
Мальчик спросил:
– Говорят, парусников на свете все меньше и меньше остается. Говорят, их скоро совсем не будет. Правда?
Мартыныч умел объяснять коротко.
– Неправда. Когда появились машины, глупые люди говорили, что на свете не останется лошадей. Разве это так? Паруса будут всегда, пока есть на свете три вещи.
– Какие?
– Ты и сам знаешь. Очень просто. Во-первых, море…
– Во-вторых, ветер! А в-третьих?
Мартыныч затянулся сигаретой и серьезно сказал;
– Люди, Мальчик. Такие, как ты.
Однажды они беседовали, сидя на палубе у брашпиля, и тут появился Рудик. Хмуро глянул на Мальчика.
– Слушай, дед, что он все время здесь отирается? Сам знаешь, посторонним на судне делать нечего.
– Какой же он посторонний, – сказал Мартыныч.
– А .кто он? Родственник твой, что ли?
– Может быть, родственник. Скажем, внук.
– Ты же говорил, что у тебя никого нет.
Мартыныч усмехнулся:
– С внуками, Рудольф Петрович, всегда так: сначала нет, а потом есть.
Рудик махнул рукой и ушел. На причале его опять ждала девушка. Мальчик осторожно спросил:
– Мартыныч… А у вас правда никого?
– Да. Так вот вышло. На берегу жизнь не получилась. Только и знал я корабли. Это не очень хорошо. Надо, чтобы кто-то ждал на берегу…
«Теперь я буду ждать вас», – хотел сказать Мальчик, но постеснялся. И спросил:
– А когда баркентина… когда ее не будет, вы на какой парусник пойдете, Мартыныч?
– Ни на какой, – просто сказал старик. – Мы с ней кончаем вместе. Пора на пенсию.
– Совсем?
– Совсем. Когда-то надо кончать совсем. Поеду в деревню, где родился. Буду рыбу ловить и сети чинить рыбакам.
– Но ведь там, в деревне… У вас же там нет никого.
– Все равно. Берег там мой.
Зеркальце
– Какой ты кр-ра-сивый, – сказал Чип, когда Мальчик появился на дамбе. И даже приквакнул от удивления.
Мальчик был в бело-голубом костюмчике, который делал его похожим не то на юнгу со сказочного брига "Семь ветров", не то на маленького воздушного гимнаста из цирка.
– Ты просто пр-ре-красно выглядишь, – продолжал Чип, и в голосе его проскальзывала легкая зависть. Но Мальчик с досадой сказал:
– Что тут прекрасного… У взрослых смешная привычка: если у человека день рожденья, значит, надо его наряжать, будто куклу. Разве это правильно? В день рожденья должно быть весело, а тут ходишь и только смотришь, чтоб не запачкаться, не зацепиться, не порвать… Ну, я не спорил, конечно, чтоб настроение не портить родителям. Все же они для меня старались. И все равно взрослых не перевоспитаешь…