Баркер К. Имаджика: Примирение. Гл. 37-62
Шрифт:
Внизу горели свечи, но зрелище, которое они освещали, было не менее мрачным, чем то, что ей пришлось видеть наверху. Тело Миляги лежало у подножия лестницы; голова его покоилась на коленях у Целестины. Простыня сползла у нее с плеч, и груди ее обнажились. Там, где она прижимала к себе голову сына, они были испачканы его кровью.
— Он мертв? — шепотом спросила она у Клема.
Он покачал головой.
— Пока держится.
Не было нужды спрашивать, что поддерживает его жизнь. Наполовину превращенная в щепки парадная дверь была распахнута настежь, и сквозь нее до Юдит донесся первый
— Круг завершен, — сказала она.
— Какой круг? — спросил Клем.
Она не ответила. Какое это могло теперь иметь значение? Но Целестина оторвала взгляд от лица Миляги, и в глазах у нее Юдит прочла тот же вопрос. Она постаралась сделать ответ как можно более кратким.
— Круг Имаджики, — сказала она.
— Откуда ты знаешь? — спросил Клем.
— Богини сказали мне.
К этому моменту она уже почти спустилась по лестнице и увидела, что Миляга держится за жизнь в буквальном смысле этого слова, сжимая руку Целестины и пристально глядя ей в лицо. И лишь когда она присела на последнюю ступеньку, взгляд его обратился к ней.
— Я… никогда не знал… — сказал он.
— Я знаю, — ответила она, думая, что он имеет в виду заговор Хапексамендиоса. — Мне и самой не хотелось в это верить.
Миляга покачал головой.
— Я говорю не о круге… — с трудом выговорил он, — …я не знал, что Имаджика — это круг…
— Эта тайна была известна только Богиням, — ответила Юдит.
Теперь заговорила Целестина, и голос ее был таким же мягким, как и отблески, что освещали ее губы.
— А Хапексамендиос знает? — спросила она.
Юдит покачала головой.
— Значит, какой бы огонь Он ни послал… — прошептала Целестина, — он опишет круг и вернется к Нему.
Юдит посмотрела на нее, смутно ощутив в этих словах какую-то надежду на спасение, но не в состоянии понять, в чем же она заключается. Целестина опустила взор на лицо Миляги.
— Дитя мое, — сказала она.
— Да, мама.
— Иди к Нему, — сказала она. — Пусть твой дух отправится в Первый Доминион и найдет своего Отца.
Юдит показалось, что Миляге не под силу даже дышать, не говоря уже о более трудных задачах, но, возможно, дух его окажется более могущественным, чем тело? Он потянулся рукой к лицу матери, и она крепко сжала его пальцы.
— Что ты задумала? — спросил Миляга.
— Вызвать Его огонь, — ответила Целестина.
Юдит оглянулась на Клема, чтобы проверить, не сумел ли Клем лучше нее постичь смысл этого диалога, но на лице его застыло выражение полного недоумения. Какой смысл призывать смерть, если она и так придет куда быстрее, чем хотелось бы?
— Постарайся задержать Его, — говорила Целестина Миляге. — Предстань перед Ним любящим сыном и отвлекай Его внимание так долго, как только сможешь. Подольстись к Нему. Скажи, что ты мечтаешь увидеть Его лицо. Способен ли ты сделать это ради меня?
— Конечно, мама.
— Хорошо.
Убедившись, что сын понял ее просьбу, Целестина положила руку Миляги ему на грудь и, высвободив колени, осторожно опустила его голову на пол. У нее осталось еще последнее напутствие.
— Обязательно отправляйся через Доминионы. Он не должен догадаться, что существует другой путь,
— Да, мама.
— А когда ты окажешься там, дитя мое, постарайся услышать голос. Он доносится из земли. Ты обязательно услышишь его, только надо быть очень внимательным. Он говорит…
— Низи Нирвана.
— Верно.
— Я помню, — сказал Миляга. — Низи Нирвана.
И словно это имя было благословением, которое убережет его от всех опасностей, Миляга закрыл глаза и отправился в путь. Не тратя время на сентиментальные оплакивания, Целестина решительно поднялась и двинулась к лестнице.
— А теперь я должна поговорить с Сартори.
— Это не так-то просто, — сказала Юдит. — Дверь заперта — и под охраной.
— Он — мой сын, — ответила Целестина, бросив взгляд в направлении Комнаты Медитации. — Мне он откроет.
С этими словами она стала подниматься.
Глава 60
1
Дух Миляги, покинув дом, занят был не мыслями об Отце, который ожидал его в Первом Доминионе, а о матери, которую он оставил на Гамут-стрит. Слишком мало времени провели они вместе после возвращения из башни «Tabula Rasa». Он склонялся у ее кровати, пока она рассказывала сказку о Низи Нирване. Он держал ее за руки под дождем Богини, стыдясь своего желания, но не в состоянии подавить его. И наконец, еще несколько мгновений назад он лежал у нее на коленях, истекая кровью. Ребенок, возлюбленный, труп. В эти недолгие часы уместилась целая жизнь, и им придется этим довольствоваться.
Он не вполне понимал, с какой целью она послала его в Первый Доминион, но в таком смятенном состоянии он не был способен ни на что иное, кроме повиновения. Очевидно, у нее были на то причины, и теперь, после того как дело всей его жизни было погублено, ему оставалось только доверять ей. Не понимал он и того, что произошло с Примирением. Он был настолько далек от своего тела, что готов был совсем распрощаться с ним, и вдруг в следующее мгновение он уже оказался в Комнате Медитации, вопя от боли, которую причиняла ему Юдит, а в дверях возник его брат со сверкающими ножами. Увидев смерть в его лице, он понял, почему мистиф пошел на страшную пытку, лишь бы сообщить ему, что он должен отыскать Сартори. Под личиной брата скрывался Отец — в его чертах, в его выражении, в его отчаянной решимости, — и не было никаких сомнений, что Он всегда был там, но Миляга так и не сумел Его распознать. В лице Сартори он видел лишь собственную красоту, искаженную злом, и всегда говорил себе о том, как прекрасен его рай по сравнению с адом двойника.
Какая насмешка над самим собой! Отец одурачил его, сделал его Своим подручным, Своим шутом, и он мог бы так никогда этого и не понять, если бы Юдит не вытащила его из Аны и не показала бы ему в живом зеркале лицо убийцы и разрушителя.
Но прозрение пришло слишком поздно, чтобы успеть исправить ошибку. Теперь он мог лишь надеяться на то, что его матери лучше известно, где скрывается призрачная надежда на спасение. Теперь он станет ее подручным и отправится в Первый Доминион по ее повелению.