Баркер К. Имаджика: Примирение. Гл. 37-62
Шрифт:
— Он убивает тебя, — сказал Оскар.
Конечно, с рациональной точки зрения это действительно была смерть. Но ведь на самом деле это никакая не смерть, а любовь. И это не пророчество — это прошлое; это тот самый любовный акт, который они совершили прошедшей ночью. А Оскар смотрел на это, как ребенок, который подглядывает за родительским соитием и думает, что над матерью свершается насилие. Но в каком-то смысле она была рада этой ошибке — ведь она избавляла ее от необходимости объяснять происходящее над Чашей.
Она и Примиритель, окутанные покрывалами темноты, сплелись в единый узел, который затягивался все туже и туже и наконец совсем исчез,
В конце прошедшей перед ее глазами последовательности эта интимная сцена смотрелась довольно странно. Переход от Храма, Башни и дома к сцене катастрофы сулил мрачные перспективы, но ведь катастрофа уступила место видению любви, и это внушало надежду. Возможно, это был знак того, что слияние способно положить конец темноте, которая надвигалась на землю в предыдущей картине.
— Теперь все, — сказал Оскар, — Через некоторое время все начнется сначала и повторится снова. Снова и снова.
Она отвернулась от Чаши, камешки которой, немного было успокоившиеся после любовной сцены, вновь начинали греметь.
— Ты видела, в какой ты опасности? — спросил он.
— По-моему, я — всего лишь бесплатное приложение, — сказала она, надеясь отвлечь его от размышлений об увиденном.
— Только не для меня, — ответил он, обнимая ее за плечи. Несмотря на его раны, вырваться из объятий было едва ли возможно. — Я хочу защитить тебя, — сказал он. — Это мой долг. Я знаю, что тебе пришлось многое пережить, и от меня — в первую очередь, но я могу загладить свою вину. Ты останешься здесь, со мной, в полной безопасности.
— Так ты думаешь, что мы здесь спрячемся, а Армагеддон просто пройдет у нас над головой?
— Ты можешь предложить что-нибудь получше?
— Да. Мы будем противостоять ему, любой ценой.
— Над этим невозможно одержать победу, — сказал он.
Она слышала, как камни грохочут у нее за спиной, и по их шуму поняла, что они изображают бурю.
— А здесь у нас есть хоть какая-то защита, — продолжал он. — У каждой двери и каждого окна я поставил духов-хранителей. Видела тех, на кухне? Они самые крошечные из всех.
— Но ведь они все мужского пола, не так ли?
— Ну и что?
— Они не защитят тебя, Оскар.
— Они — это все, что у нас есть.
— Может быть, это все, что есть у тебя…
Она выскользнула из его объятий и направилась к двери. Он последовал за ней на площадку, требуя ответа на то, что она хотела сказать последней фразой. Разозлившись в конце концов на его трусость, она повернулась к нему лицом и сказала:
— Долгие годы великая сила была у тебя под носом!
— Какая сила? Где?
— В темнице под Башней Роксборо.
— Что ты такое несешь?
— Ты не знаешь, кого я имею в виду?
— Нет, — ответил он, в свою очередь рассердившись. — Чушь какая-то.
— Я видела ее, Оскар.
— Как ты могла? Никто, кроме членов Общества, не может попасть в Башню.
— Я могу показать ее тебе. — Она понизила голос, внимательно вглядываясь в обеспокоенное, раскрасневшееся лицо Оскара. — Я думаю, что она — кто-то вроде Богини. Я дважды пыталась вызволить ее, и оба раза у меня ничего не получилось. Мне нужна помощь. Мне нужна твоя помощь.
— Это невозможно, — сказал он. — Башня представляет собой хорошо укрепленную крепость. А сейчас — тем более. Говорю тебе, этот дом — единственное безопасное место во всем городе. Выйти из него — равносильно самоубийству.
— Значит, так тому и быть, — сказала она и начала спускаться по лестнице, не обращая
— Но ты не можешь уйти от меня, — сказал он, словно бы в удивлении. — Я люблю тебя. Ты слышишь? Я люблю тебя.
— Существуют вещи поважнее любви, — ответила она, тут же подумав, что легко произносить такие слова, зная, что дома ее ждет Миляга. И все равно это было правдой. Она видела этот город уничтоженным и обращенным в пыль. Предотвратить это — действительно важнее, чем любовь, в особенности если подразумевать под ней склонность Оскара к разнообразию.
— Не забудь запереть за мной дверь, — сказала она, спустившись с лестницы. — Никогда не знаешь, какого гостя пошлет тебе судьба.
2
По дороге домой она зашла в магазин купить кое-каких продуктов. Хождение за покупками никогда не было ее любимым занятием, но сегодня эта процедура приобрела какой-то сюрреалистический характер благодаря ощущению надвигающейся катастрофы, которое сопровождало ее. Она расхаживала по магазину, выбирая необходимое, а в это время в голове у нее разворачивалась картина смертоносного облака, неумолимо наползающего на город. Но жизнь должна продолжаться, пусть даже за кулисами ее и поджидает забвение. Ей нужно было купить молоко, хлеб и туалетную бумагу, а также дезодорант и пакеты для мусора. Только в художественном вымысле ежедневная рутина существования отодвигается в сторону, чтобы освободить центр сцены для великих событий. А ее тело будет испытывать голод, уставать, потеть и переваривать пищу до тех пор, пока не опустится последний занавес. В этой мысли для нее заключалось странное утешение, и хотя темнота, сгущавшаяся у порога мира, должна была бы отвлечь ее от повседневности, произошло совершенно обратное. Сыр она выбирала куда более привередливо, чем обычно, и перенюхала с полдюжины дезодорантов, прежде чем нашла устраивающий аромат.
Покончив с покупками, она поехала домой по деловито гудящим улицам, размышляя по дороге о Целестине. Раз Оскар отказался помогать, ей придется искать поддержки у кого-нибудь другого. А так как круг людей, которым она могла довериться, был очень узок, то выбор надо было делать между Клемом и Милягой. Конечно, у Примирителя много дел, но после обетов вчерашней ночи оставаться всегда вместе, делиться всеми страхами и видениями — он безусловно поймет ее желание освободить Целестину, хотя бы для того, чтобы положить конец этой тайне. Она решила рассказать ему о пленнице Роксборо при первой же возможности.
Когда она вернулась, дома его не оказалось, но это ее не удивило. Он предупредил, что будет уходить и возвращаться и самое разное время — разумеется, подготовка к Примирению требовала этого. Она приготовила ленч, но потом решила, что пока еще не проголодалась, и отправилась наводить порядок в спальне, которая так и стояла неприбранной после ночной оргии. Расправляя простыни, она заметила, что в них угнездился крохотный жилец — осколок синего камня (она предпочитала думать о нем, как о яйце), который раньше лежал в одном из карманов ее разорванной одежды. Вид его отвлек ее от уборки, и она присела на край кровати, перекладывая камешек из одной руки в другую с мыслью о том, не сможет ли он перенести ее — хотя бы ненадолго — в темницу Целестины. Конечно, жучки Дауда его сильно обглодали, но ведь и когда она впервые обнаружила его в сейфе Эстабрука, он был всего лишь фрагментом скульптуры, и тем не менее это не лишало его магических свойств. Сохранил ли он их до сих пор?