Бармалей и Снегурочка
Шрифт:
Раиса Петровна внимательно посмотрела в ясные, будто ярилино озеро, глаза Марфоньки. Потом пожала плечами.
– Несколько необычно это, прямо сказать. Мы могли бы помочь, кабы знали, в чем твоя беда. Ну, да ладно, твое дело. Храни свою тайну, коли хочешь, никто тебя из-за нее мучить не будет. Я и Василия Павловича предупрежу, чтобы не приставал к тебе. А как захочешь, то и сама все расскажешь, правда? Неожиданно она погладила Марфутку по щеке. – Ну, пошли завтракать! Я ватрушек испекла.
Вот так появилась и осталась жить в доме артистов-кукольников, в их Дозорной башне девица со смешным именем Марфушка.
Несмотря
И все-то у нее в руках спорилось, за что ни возьмется!
В общем, старики гостье нарадоваться не могли, даже забыли, что она им не родная и стали звать внучкой. А и то ведь, такой внучки им не хватало, а они очень ее желали.
Ну и, само собой, всякие расспросы отложили до поры до времени. Решили, ну какое зло от этого чуда чудного исходить может? Только радость! Настанет время, думали они, и все злое, что ее печалит, рассеется, вот тогда она им все сама и расскажет. А до того нечего ее душу смущать и беспокоить.
Но зато сама Марфушка оказалась девушкой любознательной, чтоб не сказать, любопытной, и не забывала про то, что ее интересовало вопросы задавать. Вот как-то она у Раисы Петровны и спрашивает:
– А скажите, бабушка Раечка, почему Василий Павлович тогда сказал, что вы Дозорова через черточку? Это как? Я не понимаю.
– Ты запомнила?! – удивилась Раиса Петровна. – Вот что значит, память молодая! Ну, да тут никакой тайны нет. Василий Павлович потому что Дозоров по фамилии, а я, стало быть, Дозорова-Утяшева. У меня двойная фамилия, пишется через черточку. Поэтому.
Они как раз на кухне были, собирались с Марфушей чаевничать. Раиса Петровна замолчала, задумалась, пока чай по чашкам разливала. Потом продолжила свой рассказ:
– Ну, здесь, в общем-то, никакой тайны нет. Я происхожу из берендейского рода Утяшевых. Это очень древний, известный в Берендейске-городе род. Мы, Утяшевы, очень гордимся заслугами и достижениями наших предков. Семья наша старинная, даже герб свой есть. А Василий Павлович, он из служивых людей, из рода Дозоровых. И это тоже известная и уважаемая семья. Однажды мы с Васей встретились и полюбили друг друга. Но, как бы это сказать... Мои родители, и прочие родственники посчитали, что он мне не пара. Понимаешь? Они выступили против нашей любви, против нашего союза. Но только мы все равно поженились, и чтобы показать, что мы с ним равны, назло родителям, я взяла себе двойную фамилию, через черточку – Дозорова-Утяшева. Но Василий Павлович... У него все равно какая-то обида, что ли, осталась на тот давний случай, так что он иногда его припоминает, таким примерно образом. Про черточку скажет, или еще что такое. Но, если не считать этого досадного, но маленького недоразумения, мы с моим Волшебником прожили долгую и счастливую жизнь. Душа в душу. Любовь нас грела и оберегала.
– Ах, какая прекрасная повесть! –
– Да, практически сказка, – улыбнулась Раиса Петровна. – Василий Павлович мой Волшебник, а я его Куколка. Так он меня называет. Только не на людях, а когда мы остаемся одни. Куколка... Никто больше... Это действительно прекрасно.
Раиса Петровна и сама вздохнула, почувствовав стеснение в груди от избытка нахлынувших чувств. Она помолчала немного, позволила сердцу успокоиться, и тогда продолжила:
– А недавно, как раз в прошлом году это было, отошел мне в наследство родительский дом. Большой удобный особняк в самом центре Берендейска. Это, как говорится, старинное родовое гнездо рода Утяшевых. Мы подумали с Васей, подумали, и решили устроить в нем театр. Кукольный театр. Жить нам и так есть где, сама видишь, а о театре мы с ним давно мечтали. Вот, весь этот год, почитай, мы тот дом перестраивали, да ремонтировали, и вот, театр уже готов к открытию. Осталось совсем немного, только спектакль отрепетировать, и можно запускаться.
– Да-а-а, – протянула Марфа. – Какая красивая романтичная история.
– Это история любви. Но у тебя, должно быть, и своя имеется? Не может быть, чтобы у такой пригожей да ладной девицы, как ты, не было сердечной зазнобы.
– А вот, представьте, нет, – опять вздохнула Марфуша. – Нет у меня никого. И сердечко мое даже не знает, что такое любовь.
– Как так? – не поверила Раиса Петровна. – Почему?
– Сама не знаю, – сказала Марфонька грустно, и на длинных ее пушистых ресницах заблестели слезы. – Вот уж действительно, всем меня солнышко да матушка оделили, и красой, и статью, а любви почему-то дать позабыли. И что мне делать, как недостачу восполнить, я не знаю. Только и жить без любви иногда до того тоскливо, что хоть волком вой. Сердечко холодное и никогда не трепещет. Вот вы говорите о любви, а я даже не понимаю, что это. И красиво, и хочется, но не понимаю...
– Не торопись, деточка, не топи себя в печали, – сказала Раиса Петровна сочувственно. – Ты девица совсем молодая, у тебя все впереди. Все будет, поверь мне, и любовь будет, и радость. Ты просто еще своей половинки не повстречала.
– Ваша правда, не повстречала. Хорошо бы поскорей уже. Так хочется влюбиться! – закручинилась Марфуша.
Однако кручинилась она недолго. Не прошло и нескольких минут, как личико Марфутки прояснилось – будто солнышко выглянуло из-за тучки – и она вновь была весела, и серебряный колокольчик ее смеха звенел не переставая.
Вообще, то был единственный раз, когда Марфа выказала свою кручину прилюдно, в остальное же время она даже не подавала виду, что ей тоже может быть грустно. Раиса Петровна думала, что, должно быть, давала волю своей печали Марфуша, оставаясь одна в своей комнате. Иногда утром можно было заметить, что глазки ее припухли и покраснели от пролитых слез. Что ж поделать, думала хозяйка. Девичьи слезы, то такое. Будто роса на цветах-первоцветах. Без них не бывает ни свежести первозданной, ни настоящей красы. А придет время, слезы печали сменятся слезами радости, и все будет, как должно быть. Жизнь женщины так устроена, что всю ее сопровождают слезы, по разным поводам и часто без них. Слезы, это всего лишь смазка жизненного механизма, без которой жизнь дальше не пойдет.