Бармен и его Швабра
Шрифт:
— Соблазнительно, — согласилась Швабра, — всю жизнь мечтала кем-нибудь покомандовать. Просто для разнообразия. Присылай его завтра к складу. Ух, как я поглумлюсь!
— Не перегибай… — добавил я безнадёжно, но, разумеется, был проигнорирован.
Пока я сгрузил с тележки и расставил припасы, уже пришла пора готовиться к утреннему открытию. У Швабры рабочий день ещё не начался, но она не уходит, а сидит на стойке, глядя, как я расставляю стулья и меняю салфетки. Помочь мне даже не дёрнулась — время не оплачено.
— Босс, напомни, зачем мы это делаем?
—
— Не. Я не люблю деньги.
— Внезапно, — удивился я.
— Они мне нужны, факт. Позарез нужны. Но я их не люблю. Это разные вещи, босс.
— И в чём разница?
— Я им не радуюсь.
— А ты вообще хоть чему-то радуешься?
— Я что, по-твоему, какое-то унылое говно? — разозлилась Швабра.
— Нет, ты удивительно жизнерадостный позитивный подросток, неизменно демонстрирующий оптимизм и эмпатию.
— Издеваешься, — констатировала уборщица. — Ну-ну, я запомню.
— Мы с тобой знакомы уже… Ого, почти месяц. Я видел, как ты злишься, ругаешься, плюёшься, вредничаешь, занудствуешь, говнишься… Но знаешь, чего я не видел?
— Чего? — подозрительно спросила Швабра.
— Как ты улыбаешься. Ты вообще улыбаешься когда-нибудь?
— Если ты сейчас поскользнёшься и грохнешься жопой об пол, я буду ржать, как ненормальная, — мрачно сказала девушка. — Честное слово.
— Поверю на слово, — ответил я, поправляя салфетки на столике.
Да, чёрт побери, у нас теперь салфетки. Только утром и только на трёх столиках, но первый бастион пал. Этак мы невесть до чего докатимся.
Швабра спрыгнула со стойки, подошла ко мне вплотную, посмотрела снизу вверх и сказала сердито:
— Ну, а ты сам, босс? Твоя-то улыбка куда делась? Ну, давай, покажи. Это же так просто — уголки губ вверх! Младенец справится. Что, никак? Может, тебе анекдот рассказать? Рожу скорчить? А, босс? Почему я унылое говно, я знаю. А почему ты?
— Не твоё дело.
— То-то и оно. Я к тебе в душу не лезу, и ты ко мне не лезь. И всё у нас будет…
— Хорошо?
— Нормально. Поверь, босс, для меня это уже много.
— Как скажешь, — не стал спорить я. — Поднимись, разбуди Говночела, если не сложно. Чего это я работаю, а он дрыхнет.
— Не пойду, — помотала головой Швабра, — сам буди.
— Почему?
— В прошлый раз он открыл мне дверь. В одних трусах.
— Так в трусах же.
— Если бы он был без трусов, я бы его пнула по яйцам, а потом убежала блевать. Но мне и так было достаточно гадко. Фу. Голые мужики омерзительны. И вообще, я не на работе сейчас. Просто жду подружку, она обещала сюда прийти.
— За цветочками поухаживать?
За прошедшие дни белобрысая Ведьмочка выдернула все сорняки, взрыхлила землю, аккуратно обложила клумбу камешками, подсадила
— Типа того, — немедленно помрачнела Швабра.
— А чего она у себя дома такую клумбу не заведёт? — поинтересовался я.
— Чтоб у тебя черти язык вырвали, босс! — крикнула внезапно девушка и выбежала на улицу.
Очень эмоциональная барышня.
***
«Утренний клушатник» называет Швабра это собрание. Первый случай, когда девушка отказалась от денег из принципа. Пока не предложил ей обслуживать утром дамский столик, думал, что такое вообще невозможно.
— Они дают хорошие чаевые, — соблазнял я. — А ты всё равно болтаешься без дела, пока каникулы.
Меня, если честно, «клушатник» бесит — денег они бару приносят чуть, потому что основная прибыль — выпивка, а дамы с утра не пьют. При этом нервов требуют чертовски много. Сбросить их на Швабру казалось мне хорошей идеей, но она оказалась категорически против.
— Не, босс, — сказала она решительно, — у меня обезвоживание начнётся, столько плевать.
— Что так?
— О, я знаю, как это будет выглядеть! Вот, представь, я такая подхожу к их столику…
Швабра чеканным шагом промаршировала к столу и обращаясь в пустоту спросила: «Что будете заказывать?» Тут же села за столик и, приняв надменный вид, сама себе ответила чрезвычайно противным сюсюкающим тоном: «Ах, бедная девочка! Как жаль, что тебе приходится работать в столь юном возрасте! Все эти туалеты… Фи! Принеси-ка нам для начала кофе…»
Девушка вскочила и сделала вид, что записывает заказ и уходит, потом быстро села на другой стул, скорчила скорбную рожу и сказала: «Эта девица… Как её можно допускать к работе с приличными людьми? Да от неё смердит!» Перескочила на соседнее место, изобразила лицом что-то совсем уже гадкое: «Я не понимаю, почему она вообще учится в городской школе? Там же наши дети!» Новая смена места и выражения лица: «Таких, как она, вообще нельзя учить, даже грамоте! Сразу начинают думать, что им всё позволено!» Снова на первый стул: «Ах, и не говорите! Отродье, как есть отродье!» Швабра махнула рукой и встала, не закончив мысль.
— Всё так плохо? — уточнил я.
— Даже хуже. Мне нужны деньги, но их чаевые я забила бы им в глотки шваброй. После того, как наплюю им в пирог и нассу в кофе, разумеется.
— В кофе сложно нассать, чашки маленькие.
— Я бы очень постаралась, босс. Так что не проси меня их обслуживать, ладно?
— Как скажешь…
***
— Прошу, дамы, — пришлось открыться раньше, не заставлять же ждать десять минут женщин, не умеющих смотреть на часы?
— Латте, — небрежно бросает Директриса Чизкейк, — и чизкейк.