Барнеби Радж

Диккенс Чарльз

– Сомкнуть ряды! – прокричал Саймон во всю силу своих легких. – Стройся! Шагом марш!

Миссис Радж была отброшена и упала. Толпа пришла в движение. Барнеби увлекли в этот людской водоворот, и мать потеряла его из виду.

Глава сорок девятая

Собравшаяся здесь масса людей с самого начала была разбита на четыре отряда – Лондонский, Вестминстерский, Саутуоркский и Шотландский. В каждом из них были свои части, и так как построены они были по-разному, то в общей системе могли разобраться лишь немногочисленные командиры и вожаки этой армии; остальным эта система была так же непонятна, как план большого

сражения – рядовому солдату. Однако в этом строю был, видимо, какой-то порядок, ибо, придя в движение, вся толпа очень скоро разделилась на три части и, как было заранее условлено, приготовилась переходить Темзу через разные мосты, чтобы затем с трех сторон подойти к зданию парламента.

Во главе того отряда, которому предстояло идти через Вестминстерский мост, стал лорд Гордон, имея по правую руку Гашфорда. Его окружали какие-то головорезы самого отталкивающего вида, составлявшие нечто вроде штаба. Командование вторым отрядом, которому путь лежал через мост Блекфрайерс, было поручено целой группе, состоявшей человек из двенадцати, а третьим отрядом, который должен был идти по Лондонскому мосту и главным улицам, чтобы все увидели, как их много, и оценили серьезность их намерений, командовал Саймон Тэппертит (в помощники себе он взял несколько «Непоколебимых»), палач Деннис, Хью и другие.

Раздалась команда, и каждый из трех громадных отрядов двинулся по своему маршруту в полном порядке и без всякого шума. Тот, который должен был пройти через Сити, был гораздо многочисленнее двух остальных и растянулся настолько, что, когда хвост его только пришел в движение, первые ряды были уже почти на четыре мили впереди, несмотря на то, что люди шли по трое в ряд и тесно сомкнутым строем.

Барнеби шел в авангарде, куда по сумасбродной прихоти поставил его Хью, между этим опасным покровителем и палачом. Среди тысяч людей, впоследствии вспоминавших этот день, многие хорошо помнили Барнеби. В своем экстазе ничего не замечая вокруг, с сияющими глазами и раскрасневшимися щеками, не чувствуя тяжести большого знамени, которое он нес, и только любуясь, как ярко его шелк горит на солнце, как плещется под летним ветерком, он шагал, гордый, ликующий, безмерно счастливый, среди всей этой толпы единственный, кто шел с легким сердцем и без корыстных расчетов.

– Ну, как тебе это нравится? – спросил у него Хью, когда они проходили по людным улицам, поглядывая вверх, на окна, у которых теснились зрители. – Ишь, все высыпали на улицу поглазеть на наши знамена! Что скажешь, Барнеби? Ведь ты же сейчас – самый видный человек во всей нашей компании. Твое знамя – самое большое да и самое нарядное. Кто может сравниться с Барнеби? Все смотрят только на него. Ха-ха-ха!

– Будет тебе галдеть, братец! – сердито пробурчал палач, обращаясь к Хью, но в то же время не очень-то ласково глядя на Барнеби. – Уж не воображает ли он, будто ему придется только таскать эту синюю тряпку да резвиться, как школьник на каникулах? Ты, надеюсь, не откажешься и от настоящего дела, а? Эй, тебе говорю! – добавил он, грубо толкнув Барнеби локтем. – На что это ты глаза пялишь? Почему не отвечаешь?

Барнеби, до этой минуты погруженный в созерцание своего знамени, рассеянно перевел глаза на Денниса, потом на Хью.

– Он твоих намеков не понимает, – сказал последний. – Постой, я сейчас ему все растолкую. Барнеби, дружок, слушай внимательно, что я скажу.

– Слушаю, – отозвался Барнеби, с беспокойством озираясь по сторонам. – Только почему ее нигде не видать?

– Кого это? – спросил Деннис ворчливо. – Уж не влюблен ли ты, чего доброго? Это никуда

не годится, брат! Нам здесь влюбленные ни к чему.

– Она бы так гордилась мной, если бы могла меня сейчас видеть, правда, Хью? – сказал Барнеби. – Сам посуди, разве ей не было бы приятно увидеть меня в первом ряду такой большой процессии? Да она бы заплакала от радости, знаю, что заплакала бы! Куда она могла деваться? Она никогда еще не видела меня таким нарядным и веселым. А что мне с того, что я гляжу молодцом, если ее нет здесь?

– Что это еще за сюсюканье? – сказал мистер Деннис с глубочайшим презрением. – Не хватало нам тут влюбленных слюнтяев!

– Успокойся, друг! – воскликнул Хью. – Он говорит о матери.

– О ком? – переспросил Деннис, сопровождая этот вопрос крепким ругательством.

– О матери.

– Так неужели я связался с этим отрядом и пришел сюда в такой великий день только затем, чтобы слушать болтовню о мамашах? – прорычал Деннис с величайшим возмущением. – Мне и о любовницах слушать тошно, а тут – о матери! Тьфу! – Его негодование дошло до таких пределов, что он только плюнул и умолк.

– Нет, Барнеби прав, – возразил Хью, ухмыляясь, – прав, я тебе говорю! Послушай, мой храбрый солдатик, ее здесь нет, потому что я о ней позаботился: послал к ней полдюжины джентльменов, всех с синими знаменами, – правда, далеко не такими красивыми, как твое, – и они торжественно поведут ее в роскошный дом, весь увешанный золотыми и серебряными флагами. Там она будет тебя ожидать, и у нее будет вволю всего, что только душа пожелает.

– Правда? – сказал Барнеби, просияв. – Ты это сделал? Как я рад! Какой ты добрый, Хью!

– То ли еще впереди, дружок! – продолжал Хью, подмигнув Деннису, который теперь с великим изумлением уставился на нового соратника. – Это пустяки по сравнению с тем, что нас ждет.

– Неужели? – ахнул Барнеби.

– А как же! – подтвердил Хью. – Деньги, шляпы с перьями, красные камзолы с золотым позументом. Самые красивые вещи, какие есть, были и будут на белом свете, все будет наше, если мы останемся верны тому благородному джентльмену, лучшему человеку на свете, если несколько дней походим с этими знаменами и сохраним их в целости. Вот и все, что от нас требуется.

– Только-то! – воскликнул Барнеби, крепче сжав древко своего знамени. Глаза его загорелись. – Ну, так я тебе ручаюсь, что оно будет в сохранности. Ты отдал его в надежные руки. Ты меня знаешь, Хью. Никому не удастся вырвать его у меня.

– Хорошо сказано! – восхитился Хью. – Ха-ха! Благородные слова! Узнаю моего смельчака – Барнеби, с которым мы столько раз вместе лазали и бегали повсюду. Я знал, что Барнеби не подведет!

– Разве ты не видишь, – шепнул он Деннису, заходя с другой стороны, – что он дурачок и его можно заставить делать что угодно, только сумей за него взяться. Он нас и повеселит, и силен, в драке стоит десяти, можешь мне поверить! Вот попробуй поборись с ним, – сам узнаешь. Одним словом, предоставь все дело мне, и скоро вы все увидите, подходит он нам или нет.

Мистер Деннис выслушал эти пояснения Хью, выражая свое удовольствие многочисленными кивками и подмигиванием, и с этой минуты его обращение с Барнеби заметно смягчилось. А Хью, приставив палец к носу, вернулся на свое место, и они продолжали путь молча.

В третьем часу дня все три главных отряда сошлись у Вестминстера и, слившись в одну громадную армию, потрясли воздух громовым кличем. Так они оповестили о своем прибытии и вместе с тем дали кому следует сигнал занять все подступы к зданию парламента, кулуары обеих палат и лестницу, ведущую на галереи.