Барнеби Радж
Шрифт:
Он вошел и с треском захлопнул за собой дверь. Мистер Уиллет вовсе не собирался стоять тут в одиночестве и подслушивать, тем более что стены были слишком толстые. Он сошел вниз гораздо проворнее, чем поднимался, и подсел к своим приятелям.
Глава двенадцатая
В парадной комнате «Майского Древа» минуту-другую царило молчание. Мистер Хардейл проверил, плотно ли закрыта дверь, и, пройдя через погруженную в полумрак комнату к камину, где экраном отгорожено было теплое и ярко освещенное местечко, без единого слова остановился перед улыбающимся мистером Честером.
Если тайные мысли этих двух человек
– А, Хардейл, – сказал он без малейшего признака смущения или холодности, – очень рад вас видеть.
– Оставим любезности, при наших отношениях они неуместны, – мистер Хардейл нетерпеливо отмахнулся от него. – Говорите прямо, что вам нужно. Вы меня звали – я приехал. Зачем понадобилась эта встреча?
– Все та же прямолинейность и стойкость! Вы, я вижу, не переменились.
– Да, я все тот же, нравится вам это или нет, – отрезал мистер Хардейл. Он стоял, облокотившись на каминную полку и презрительно глядя на сидевшего в кресле мистера Честера. – И память ни на волосок мне не изменила, я сохранил все свои симпатии и антипатии. Вы просили меня приехать. Повторяю – я здесь.
– Надеюсь, разговор будет мирный, Хардейл? сказал мистер Честер, улыбнувшись при виде сердитого жеста собеседника (который – быть может бессознательно – схватился за шпагу) и постукивая пальцем по своей табакерке.
– Я пришел сюда по вашей просьбе, считая своей обязанностью встретиться с вами, где и когда бы вы ни пожелали. Но я пришел не для того, чтобы обмениваться любезностями и переливать из пустого в порожнее. Вы, сэр, – светский человек, и язык у вас хорошо подвешен, где мне с вами тягаться! Смею вас уверить, мистер Честер, что вы – последний человек, с которым я решился бы состязаться в сладких любезностях и притворстве: таким оружием я не владею, да у вас, я думаю, вряд ли найдутся соперники в этом искусстве.
– Вы мне льстите, Хардейл, – возразил мистер Честер самым невозмутимым тоном. – Благодарю вас за такое высокое мнение обо мне. Я хочу говорить с вами откровенно…
– Простите, как вы сказали?
– Откровенно, прямо, совершенно чистосердечно. Ибо… – Ого! – Мистер Хардейл тяжело перевел дух.
– Ну, что ж, не буду перебивать вас.
– Да, я это твердо решил, – сказал мистер Честер, с удовольствием потягивая вино. – И никак не хочу с вами ссориться. Что бы вы ни говорили, у меня не вырвется ни одного резкого необдуманного слова.
– Вот и тут преимущество на вашей стороне, – заметил мистер Хардейл. – Ваше самообладание…
– Никогда мне не изменяет, пока оно мне выгодно, это вы хотели сказать? – прервал его мистер Честер все так же благодушно. – Что ж! Допустим! В частности, сейчас оно мне необходимо. Это и в ваших интересах тоже, ибо у нас с вами, я уверен, одна цель. Так давайте же добиваться этой
– Я пью только с друзьями, – был ответ. – Так, может, вы не откажетесь хотя бы присесть? – Я буду стоять, – нетерпеливо возразил мистер Хардейл. – Да, буду стоять у этого разрушенного убогого очага и, в каком бы он ни был упадке, не оскверню его лицемерием и притворством. Говорите!
– Вы не правы, Хардейл, – сказал мистер Честер и, закинув ногу за ногу, с улыбкой поднял свой стакан с вином так, что огонь ярко заиграл в стекле. – Да, да, кругом не правы. В нашем беспокойном и неуютном мире приходится приноравливаться к обстоятельствам, плыть по течению, лавируя как можно искуснее, и довольствоваться пеной вместо самого напитка, поверхностью вместо глубины, фальшивой монетой вместо настоящей. Не понимаю, как это ни один философ до сих пор не подумал о том, что даже шар земной пуст внутри. Он должен быть пуст, если Природа последовательна в своей созидательной деятельности.
– А может, это только вам так кажется?
– Думаю, что мне не кажется, что все обстоит именно так. И вот, забавляясь этой погремушкой, которая зовется жизнью, мы с вами имели несчастье столкнуться и поссориться. Мы не друзья в общепринятом смысле слова, но ведь большинство тех, кого свет считает добрыми друзьями, питает друг к другу такие же чувства, как мы с вами. У вас есть племянница, у меня сын, славный мальчик, но немного сумасброд. Они влюбились друг в друга, и между ними возникли отношения, которые тот же свет называет любовью, то есть нечто столь же обманчивое и эфемерное, как и все в мире, чувство, которое с течением времени рассеется, как дым. Однако если наших влюбленных предоставить самим себе, они не станут ждать, пока время возьмет свое. Значит, весь вопрос теперь в том, будем ли мы с вами – только потому, что свет считает нас врагами, – по-прежнему сторониться друг друга и ждать сложа руки, пока они не бросятся друг другу в объятия, или мы после переговоров, которые сегодня благоразумно начали, соединим усилия – и тогда сможем разлучить их?
– Я люблю племянницу, – сказал мистер Хардейл, помолчав. – Вам это может показаться странным, но я действительно люблю ее.
– Странным? – повторил мистер Честер. Он не спеша налил себе второй стакан вина и достал из кармана зубочистку. – Вовсе нет, друг мой! Я тоже расположен к Нэду, – или, если употребить ваше слово, люблю его, раз уж так принято называть отношения между близкими родственниками. Да, мне очень нравится Нэд. Он – удивительно славный мальчик, и красивый притом. Правда, глупый еще и слабохарактерный, но не больше. Однако скажу вам прямо, совершенно откровенно, как я и обещал, что, не говоря уже о моем и вашем нежелании породниться, не говоря о различии вероисповедании (а это, черт возьми, тоже очень важное препятствие!), я никак не могу допустить такой брак. Мы с Нэдом не можем пойти на это. Это невозможно.
– Обуздайте свой язык, если хотите продолжать разговор! – гневно воскликнул мистер Хардейл. – Я уже сказал, что люблю мою племянницу. Так неужели вы думаете, что я допущу, чтобы она бросила свое сердце под ноги человеку, в чьих жилах течет ваша кровь?
– Вот видите, как полезно бывает поговорить начистоту, – спокойно заметил его собеседник. – Клянусь честью, я как раз собирался сказать вам то же самое. Я на удивление привязан к Нэду, я его просто обожаю, право, и даже если бы мы с ним решились пожертвовать своими интересами, остается это препятствие, совершенно непреодолимое… Как жаль, что вы не хотите выпить вина!