Барон в юбке
Шрифт:
Все прошло…
Прошел запал битвы, в которой впервые, не борясь с темной сущностью, а, полностью растворив ее в себе и сам, превратившись в демона мщения, Марвин, забыв обо всем, крушил не имевших права на существование уродов, прошла острая боль от пронзившей его грудь насквозь пики, принадлежавшей тому самому чудовищу, замучившему старую Горпину. Вместе с вытекающей из смертельной раны кровью, неотвратимо уходила из него и та самая кровавая жажда смерти, присущая засевшей в нем частице оборотня.
Погружаясь в постепенно сгущающийся вокруг него серый туман посмертия, Марвин
Лишь израненное тело, уже практически оставленное смирившейся с приближением смерти, душой, словно подталкиваемое кем-то извне, продолжало бороться. Почему-то перестала идти кровь, затянув неотвратимый конец до позднего вечера, и его помутневшим глазам, раскрывшимся при последнем вдохе, подмигнули холодные, далекие и бездушные звезды…
В момент выхода души из тела, в ушах умирающего громом ревел протяжный, гуляющий эхом по опустевшей оболочке, жалобный вой, обычно издаваемый собакой по умершему человеку. Это выла когда-то чудовищная, кровожадная сущность рожденного магией демона, переродившегося в последнем слиянии с душой Марвина Вайтеха, и скорбящего теперь о потере хозяина.
Зависнув в паре вершков над валяющейся на земле опустошенной, сдувшейся грудой тряпья, оболочкой на тонких, чуть видимых нитях, словно пуповина связывавших ее с телом, душа, стремящаяся покинуть свое бренное обиталище, нетерпеливо ожидала, когда острые крючья мараккашей оборвут последнюю связь с опостылевшей плотью. Усиливавшийся шелест их приближения слышался все отчетливее…
Не имеющая глаз, но, отделившись от тела, обретшая возможность видеть в сером мире духов, личность того, кто был прежде Марвином Вайтехом, теперь отчетливо различала приближающееся в мертвенном хороводе кольцо серовато-бурых теней, вооруженных кривыми, сильно смахивающими на гарпуны, крючьями, свитыми, казалось, из самой тьмы.
Когда лезвие крюка ближайшей тени уже было коснулось одной из нитей, на его пути вдруг выросла маленькая, ярко светящаяся звездочка. Свет, испускаемый ею, был так ярок, что мараккаши, растерянно закрываясь своими баграми, попятились, на пару локтей раздвинув петлю своего круга. Быстро сориентировавшись, серые тени попытались оттеснить нежданную противницу от своей законной добычи, но неведомая звездочка-защитник, презрев опасность, сама бросилась на них, и, рассеяв своим светом одного и обратив в бегство еще двоих, разорвала вновь сдавившееся кольцо.
Мараккаши, не смея восстановить разорванный круг, злобно шипя и шурша подолами тьмяных балахонов, без следа растворились в сгущавшихся тенях приближавшихся сумерек, волоча за собой воющие от страха, загарпуненные чуть ранее ужасными крюками, души убитых гуллей, трепыхавшиеся все это время слега осторонь, на крючьях, словно караси, нанизанные на
На поляне вновь воцарилась тишина.
Сияние спасительного пламени, совершившего до этого небывалое - обратив в бегство бестелесных слуг повелителя подземного царства, мигнув, словно задуваемая свеча, погасло, и в клубящийся туманом мох, заменяющий траву в Мире Духов, упал тускло рдеющий уголек перегоревшего детского сердца…
– Кррук! Кррук!
– раздался над поляной, четко слышимый в обоих мирах, не то смех, не то боевой клич огромного, покрытого тонкой серебряной вязью седины на перьях, Ворона.
Тяжело сорвавшись с ветви старого дуба, древняя птица величественно заскользила по воздуху к висящей уже на одной-единственной, безмерно истончившейся, нити, душе и камнем рухнула на нее сверху. От града ударов, обрушенного на душу упавшим Вороном, та затрепыхалась, словно оставленный на сильном ветру воздушный шарик, и медленно стала опускаться вниз, в объятия осиротевшего тела, под громкое пыхтение радостно взвизгивающего Зверя. Загнав непокорную, уже почувствовавшую долгожданную свободу, сущность обратно в плоть, и напоследок хорошенько наподдав ей, пытающейся вырваться, крепким, вороненой сталью поблескивающим клювом, птица, все так же величественно и неторопливо, направилась к сиротливо лежащему среди сизого мха, под тонким слоем серого пепла, тускло алеющему огоньку.
Громко издав свой клич, ворон, вестник Керуна, захлопал крыльями, раздувая совсем было погасшее пламя внутри упавшего из неведомых далей на сумеречную поляну, маленького светила. Словно в ответ на его крики, вдали гулко пророкотал молот его господина и повелителя - громовержец отвечал своему посланцу. Жарко разгоревшийся от осторожных, заботливых взмахов крыльев мудрой птицы, огонек, снова превратившийся в сияющую, ярко пульсирующую звездочку, благодарно мигнул и вывалился из серого тумана Мира Духов.
На полянке, утратившей с исчезновением чудного огонька и улетом Ворона, последние краски, остались лишь потревоженные, поникшие пряди сизого мха, да забытый в спешке, оброненный кем-то из бежавших в панике мараккашей, крюк-гарпун, свитый из сгустка тьмы…
Этой ночью меня вновь мучили кошмары.
Липкими волнами накатывали на мое сознание обрывки прожитой кем-то жизни, каждый раз заканчивающиеся одной и той же чудовищной гаммой ощущений: среди сизого дурманного дыма, в тошнотворный грохот кислотной музыки врывается дикий, полуживотный крик, сопровождаемый обиженным визгом сжигаемых асфальтом шин и болезненным скрежетом сминающегося железа, словно громом заглушаемый в конце концов, хрустом ломающихся костей…
Все учащаясь, эти сны-вспышки наваливались на меня, словно жуткие родовые схватки, скручивая душу и тело тугим узлом:
…бессвязные мгновенья чужого детства, окутанный сладким дымком какой-то наркоты салон дорогого авто, рев мотора, крик, удар, скрежет, треск костей…
… пауза, снова толчок, и опять все по новой…
Наверное, в сотый раз, за несколько секунд пережив чужую жизнь и чужую смерть, я, сотрясаемый судорожной, колотящей дрожью, с воплем вскочил, весь покрытый липким, холодным потом.