Баронесса Настя
Шрифт:
— Кейда,- сказал он тихо, просительным тоном, — поедем ко мне ужинать. А?
— Я не против, но как быть с Луизой?
— Лошадь? Её доставит в конюшню лейтенант Пряхин.
Кейда заглянула в глаза полковнику:
— Вы доверяете этому... русскому?
— Он вполне надёжный малый. Он мне верно служит.
— А тот... кудрявый офицер, — он тоже надёжный?
— О-о-о... Кудрявый — особая история. Я с ним познакомится задолго до войны, он в форме британского морского офицера приезжал к моему отцу. Но о нём — позже, я потом всё вам расскажу.
Настя снова повернулась к окну, она боялась выдать
Она решила открыть карты Владимиру. Тогда станет яснее, что надо делать.
Проходя но коридорам и комнатам Боденского замка, Кейда встречала группы офицеров и штатских молодых мужчин. Они сновали здесь как во время званого обеда или в перерыве делового совещания. Пиджаки на штатских были грубошёрстные, висели мешками, но при всём этом было в них что-то недоступное, барски спесивое и надменное. На пальцах у них сверкали крупные бриллианты, изумруды и сапфиры мерцали в запонках и галстучных заколках. Они и ходили, и говорили, и поворачивались друг к другу как-то вяло, неохотно, точно в замедленной киносъёмке. Ацер их громко приветствовал, — впрочем, не по-нацистски, а как-то по своему и со своим швейцарским акцентом, но не все с ним даже поздоровались. Появление Кейды тоже встретили своеобразно: все вдруг замолчали, впились в неё взглядом и затем долго, после того, как она прошла, возвращались к своему обычному состоянию.
Все тут знали, что Кейда — кузина Ацера и что она будет наследницей умершего генерала Функа, поскольку молодой барон, как они считали, наверняка сломит шею на восточном фронте. Старший сын барона, лётчик, погиб, — об этом тоже знали все.
Они прошли коридорчик и долго петляли по лабиринту узких мрачноватых помещений, пока не очутились в круглом зале, тоже будто бы нежилом, но хорошо освещённом, с портретами на стенах, с круглым столом посредине и высокими, из чёрного дерева креслами.
После зала вновь начался лабиринт со стенами из серого камня. Этот подвальный, нежилой вид замков не удивлял Кейду: немцы, во всём рациональные и бережливые, не тратили сил и средств на убранство бесчисленных вспомогательных помещений.
В конце длинного перехода они упёрлись в стену, в середине которой Кейда не сразу разглядела высоченную и массивную двухстворчатую дверь с блестевшими бронзовыми ручками. За многие годы дубовые створки почернели, приняв цвет державшей их каменной стены.
Ацер просунул руку в нишу, послышался звон пружин, щелчков и ударов, после чего дверь открылась. В небольшой, роскошно убранной комнате их ждала Патриция.
Анчар обнюхал Патрицию, потом принялся обследовать ковёр, углы, древний посудный шкаф и всё прочее. Видимо, его удовлетворили царящие здесь запахи, он отошёл к двери и сел на задние лапы в выжидательной позе. Пёс бдительно наблюдал за Ацером, — видимо, в нём он чувствовал потенциальную опасность для своей хозяйки.
Ацеру Анчар тоже не нравился, полковник дважды пытался разъединить хозяйку и дога, но оба раза Кейда решительно воспротивилась этому. Нет, она даже на минуту не расстанется со своим телохранителем. В последнее время Кейда не расставалась не только с красавцем-догом — подарком
— «Останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру...» — это из Библии. Вы читали Библию?
— Читала, но этих слов не помню. Пожалуй, я останусь. Я буду здесь одна?
— Патриция рядом, — Ацер приподнял со стола колокольчик. — Стоит только позвонить.
Увидев радиоприёмник, стоявший на тумбочке у койки, она спросила:
— Я могу слушать радио?
— Ради Бога, сколько хотите.
— Мне можно слушать русских?
Ацер замялся. Осипшим голосом проговорил:
— Герр Геббельс хотел бы, чтобы мы с вами слушали только его. Фюрер тоже был бы не в восторге.
— Так и быть: я буду слушать только Геббельса.
— Да, сделайте одолжение. Геббельс способен ублажать сердца даже юных дев.
Ацер откланялся и вышел. Он уходил с застывшей на устах улыбкой, чуть заметной и насмешливо-ироничной. С ней же он проговорил и все слова, посвящённые Геббельсу. И Кейда скорее чутьём, чем умом уловила издевательские нотки в голосе Ацера. А что касается русского радио... Здесь он просто проявил осторожность.
Оставшись наедине с Патрицией, Кейда любовно, по-матерински оглядела её, спросила;
— Вы рады встрече со мной?
— Очень, очень рада! — воскликнула девушка, сжимая на груди кулачки своих пухленьких, почти детских ручек.
— Почему?
— Вы хорошая, я вам верю.
Я хорошая? Да откуда вы знаете?
— Мне сердце говорит!
— Сердце? О-о, милая, девичье сердце доверчиво. Оно нас часто обманывает.
Анчар снова приблизился к Патриции, обошёл её вокруг, один, второй раз. И даже легонько коснулся холодным носом её руки.
— А вы... замужем? — всё больше смелела Патриция.
Они сидели за столом, на котором красовалась фарфоровая ваза с букетом свежих полевых цветов.
— Разве я похожа на замужнюю женщину?
— Да, похожи.
— Ну, вот... вы и обманулись. Я не была замужем, не имею кавалера.
— И никого не любили?
— Любила и люблю теперь, и он меня любит. Но любовь у нас... Мы с ним ещё даже и не поцеловались.
— Я слышала, — глухо сказала Патриция, — такая любовь бывает. Так, наверное, любят друг друга ангелы.
— Я вас заговорила, — спохватилась Кейда. — Вас, наверное, ждёт кто-нибудь?
— Никто меня не ждёт, — Патриция словно очнулась, — Мне велено вам прислуживать. Хотите, я принесу вам кофе?
— Прекрасно. Несите кофе и покажите, где тут можно умыться.
— Пожалуйста. Пойдёмте, для вас приготовлено.
В ванной Кейду встретили такая красота и роскошь, каких она не видела в замке старого Функа.
Она никуда не торопилась, никто её не ждал. Пристально ко всему присматриваясь, Кейда слушала беззаботную болтовню Патриции и размышляла: «Что бы это всё значило? Что задумал Ацер? И что на уме у этой наивной русской девочки, и так ли она наивна, как представляется?.. Несомненно, она выполняет какое-то задание хозяина».