Баронесса ринга
Шрифт:
Эллиот вздохнул:
– Понимаю, но я должен был попытаться.
– Ты в самом деле считаешь, что Доминик откажется помогать Бену, если правительство узнает, что он до сих пор жив? – спросил Гай. – Наверняка даже он не может поступить так низко и бесчестно.
– Этот человек продавал тайны, хотя точно знал, что это приведет к гибели – или по меньшей мере плену – наших солдат, – напомнил Стонтон. – А теперь он вымогает деньги за того, кого сам же своим шпионажем подверг опасности. Можно с уверенностью сказать, что он пойдет на что угодно.
Гай с отвращением нахмурился.
– Какой же он мерзкий,
– Мы не знаем наверняка, что Доминик имел отношение к этим случаям, – заметил Эллиот. – Ни один из троих вернувшихся не упоминал англичанина среди своих тюремщиков.
– А существуют ли вообще доказательства причастности Доминика? – спросил Гай.
– Есть некоторые совпадения, но весьма косвенные.
Гай повернулся к Сину.
– Я знаю, ты переживаешь, что Доминик все узнает, но если у него там целая шпионская сеть, а мы будем только втроем, то можем оказаться на волосок от гибели. – Он пожал плечами. – Несколько солдат могли бы немного уравнять наши шансы.
Ему ответил Эллиот:
– Это исключено. Уже сейчас, в этом скромном составе, мы навлекаем на себя неприятности со стороны правительства.
– Да с чего бы нашему плану вызывать проблемы? Разве правительство не желает заполучить ублюдка-предателя, виновного в гибели двух наших солдат, а теперь, возможно, причастного к требованию выкупа еще за одного? Да нас должны представить к награде за то, что мы притащим его сюда!
– Возможно, они и одобрили бы наши планы, но на континенте сейчас весьма напряженно. Вы же знаете, насколько нестабильными были переговоры в Вене. После отречения Наполеона настроения во Франции драматическим образом изменились. Французский народ, безусловно, радовался, что продолжения войны не будет и что избавился от узурпатора, но теперь страна почти год находится под властью Бурбонов, и популярность Наполеона вновь взлетает до небес. Это раздирает нацию на части. Заключенный мир слишком хрупок. Британия просто не может по своей прихоти посылать солдат в чужое государство – по крайней мере, не вызвав этим нового витка военных действий.
– Вмешательство правительства только навредит моему брату, – отрезал Стонтон, не желая продолжать разговор на эту тему. – И злая воля Доминика здесь ни при чем. Единственные, кому я могу доверить спасение Бена, это вы, мои друзья. – Он приподнял брови. – Если кто-то из вас не согласится, я…
– Я с тобой, – прервал его Эллиот.
– Я тоже, – добавил Гай.
Сент-Джон больше ничего не сказал, а просто раскрыл папку, которую принес Эллиот, и предложил:
– Прочти вслух.
Стонтон кивнул и начал читать:
– «Об отце Марианны ничего, кроме имени – Джеймс Симпсон, – не известно.
Мать Марианны, Сандрин Дюпюи, родилась в Марселе, Франция.
До переезда в Дувр Сандрин десять лет проработала камеристкой у Дезире Клари».
Сент-Джон поднял глаза:
– Дезире Клари? Почему это имя кажется мне знакомым?
– Потому что когда-то она была помолвлена с Наполеоном Бонапартом, – ответил Эллиот.
Глаза Сент-Джона расширились.
– А потом она…
– …вышла замуж за Жана Бернадотта, одного из наполеоновских генералов? – Эллиот выгнул бровь. – Да, верно. Через несколько лет Наполеон
Гай внезапно выпрямился в кресле:
– Бернадотт? Погодите, да ведь это…
– Шарль Джон, кронпринц Швеции.
Гай присвистнул:
– Так-так-так… Мамаша Марианны Симпсон была камеристкой будущей королевы. Очень, очень интересная деталь.
– И в самом деле, – пробормотал Стонтон и продолжил: – «Мать Марианны умерла от испанки, когда дочери было восемь лет. Барнабас Фарнем приехал, чтобы забрать девочку, заявив, что он родной брат Сандрин Симпсон. Это первый зафиксированный контакт Фарнема и Марианны Симпсон.
На момент смерти Сандрин Барнабас являлся членом финансово нестабильной театральной труппы под названием „Актеры Мейфэра“. Забрав племянницу, он отправился в Лондон и с помощью немалой суммы, анонимно переведенной на счет банка Барингов, приобрел действующий театр на Ньюкасл-стрит.
Каждый год по настоящее время, 14 июля, анонимный спонсор переводит на этот же счет полторы тысячи фунтов».
Сент-Джон опять оторвался от чтения:
– Если первые деньги перевели в тысяча восемьсот четвертом году, то сейчас на счету должно быть…
– Почти пятнадцать тысяч фунтов, – отозвался Эллиот.
– Да это ж чертово состояние! – воскликнул Гай.
– И переводят их в день рождения Марианны, – подчеркнул Эллиот.
– Думаешь, эти деньги предназначены ей? – спросил Сент-Джон.
– Фарнем получил к ним доступ вскоре после того, как забрал ее? – Эллиот пожал плечами. – Иначе все это кажется слишком случайным совпадением.
Стонтон согласился.
– «Фарнем открыл Театр на Ньюкасл-стрит в 1805 году, а к концу 1809 года театр уже получал солидную прибыль. На пике популярности театра Фарнем внезапно свернул бизнес и принял предложение управлять маленьким театриком в Диле, где и провел два года».
– На черта он это сделал? – возмутился Гай.
– Читай дальше, – велел Эллиот.
– «Театром в Диле владел некий Джеральд Мимси. Последующее расследование в отношении Мимси показало, что такого человека не существовало. Имеется достаточно доказательств для предположения, что Доминик Стрикленд и Джеральд Мимси – один и тот же человек».
– Так-так-так… – пробормотал Гай.
– «В течение двух лет, проведенных в Диле, Фарнем принимал участие в „войне контрабандистов“, которая велась между двумя местными рыбацкими артелями. В результате летом 1811 года контрабандисты Фарнема обрели контроль над местностью вокруг Дила. Допросы слуг, работавших на Фарнема в Диле, указывают на то, что барон неоднократно посещал там Фарнема».
Син отложил в сторону первую страницу и немного помолчал.
– Значит, Марианна знала Стрикленда с самого детства?
– В те времена она постоянно находилась в школе и приезжала домой только на каникулы. Вполне вероятно, что эти двое никогда не встречались, – ответил Эллиот.
– Она училась в школе?
– Да, и должен отметить, в очень неплохой, – сказал Эллиот. – Это объясняет ее правильную речь.
Сент-Джон взял вторую страницу.
– «Фарнем вернулся в Лондон и за две тысячи сто фунтов купил здание позади театра, которое с тех пор использует как свой дом.