Барракуда
Шрифт:
И тут Ордынцев рассмеялся. Смех был искренним, заразительным, обволакивал и расслаблял.
— Девочка моя, чтобы понимать людей, не стоит доверять ушам. Слова — всего лишь паутина, которой оплетают истину. Запомни: истинное всегда просто, добираться только к этому сложно, и ухо здесь — не лучший поводырь, — Евгений Александрович с наслаждением пил кофе, перебивая фразы глотками. — У меня к тебе деловое предложение, — резко сменил он тему. И вдруг замолчал, внимательно разглядывая своего ассистента. Та панически принялась соображать, все ли в порядке с ее внешним видом. — Точнее, просьба. Готова ее выполнить?
— Конечно!
Режиссер отставил пустую чашку. Кристина подумала, что даже в такой мелочи сказалась слава: желая
— Мне нужна сопровождающая. Послезавтра состоится прием в посольстве. Одному идти неприлично, а появиться там необходимо. Ты согласна отправиться со мной?
От восторга у нее перехватило дыхание. Показаться с человеком, чье имя у всех на слуху, да еще там, где только избранные, — такое и во сне никому не приснится! Ассреж представила себя в черном вечернем платье, непременно длинном, с глубоким овальным вырезом, ниткой жемчуга на открытой шее, с гладкой прической — элегантную, невозмутимую, загадочную. Ирэн Форсайт и рядом не стояла! «Но где взять платье? Жемчуг, допустим, можно купить в соседней галантерейке, от натурального не отличить, а…»
— Вечерний наряд не обязателен, — продолжил телепат. — Прием неофициальный, по случаю Рождества. Однако джинсы со свитером, сама понимаешь, тоже не годятся, — потом улыбнулся. — Так что, выручишь?
…Она чувствовала себя Золушкой, волею феи попавшей на бал, чьим-то капризом, ошибкой, фокусом — Бог ты мой, да кем угодно, но только не собой. А «фокусник» стоял рядом и снисходительно улыбался, оглядывая роскошную гудящую массовку. Высокий, гривастый, могучий — лев, ненароком заглянувший на лисий пир. Губы растягивала улыбка, рот выдавал приветливые фразы, а в глазах — скучища. Сопровождающая просекла маскируемую скуку в два счета: даром, что ли, вторую картину под боком крутится. Но собственной зоркостью кичиться не стала — вздохнула незаметно и попыталась осмотреться. Оживленная разноязычная речь, улыбки, закуски, напитки, роскошная елка — хоть убейте, нет повода для скуки! Как можно кукситься в этом раю? Да за право быть здесь принятым и душу заложить не жалко! Девушка вздохнула: только где вот найти такого «ростовщика»? Ордынцев остановил скользящего мимо официанта с подносом.
— Попробуй, тебе должно понравиться, — протянул Кристине рубиновый напиток в высоком — зонтиком — бокале.
— Что это?
— Мартини.
Она вспомнила аромат и вкусную горчинку — этим вином угощала когда-то Ненцова. Заяц на угощение не поскупилась и, хвастая папашиным презентом, налила щедро, до краев. Мартини запомнилось тем, что в тот раз впервые Кристина испытала удовольствие.
— Спасибо, это мое любимое, — скромно признался «тонкий ценитель».
— Рад, что угодил, — усмехнулся Ордынцев.
Он изменился разом: скучающего, пресыщенного льва в момент сменил голодный хищник, готовый к прыжку. Евгений Александрович все так же снисходительно улыбался, потягивая виски, только вцепились вдруг пальцы в стекло да сузились глаза.
— Подожди! — бросил коротко и направился к вошедшей девице.
Высокая, фигуристая, ноги от ушей — немудрено, что Ордынцев забыл о приличиях. Однако лев ринулся не к ней (?!), а к ее спутнику, заурядному усатому брюнетику в очках, по-хозяйски обнимавшему длинноногую за талию. Кристина принялась наблюдать за троицей. Издали слов не услышать, но это и не важно. О многом говорили лица: удивленное — красотки, растерянное — очкарика и разъяренное — Ордынцева. Евгений Александрович и очкастый перебросились парой фраз, после чего к хлыщу вернулось самодовольство, а режиссерский лик побагровел. Коротышка ухмыльнулся и что-то добавил. Потом взял куколку под локоток, собираясь, видно, отчалить подальше от греха.
Таким взбешенным Ордынцева еще не видел никто. Второй раз плюнув на этикет, он ухватил малого за плечо, притянул к себе и шепнул пару ласковых на ухо, для
— Еще мартини? — спросил как ни в чем не бывало.
— Не откажусь, — расхрабрилась приметливая.
Следующие пару часов Евгений Александрович был оживлен, весело острил и забавно рассказывал киношные байки. Легендарные имена произносились легко, привычно, с точной копией манер и речи знаменитостей. Представил Кристину какому-то колобку, гладенькому, румяному, на коротких ножках. Поболтав ни о чем и рассыпавшись в комплиментах «очаровательной спутнице», толстячок покатил дальше.
— Кто это? — спросила она, весело наблюдая потешную походку и кокетливый упитанный зад.
— Я же вас познакомил, — напомнил Ордынцев, — а о чем не сказывал, о том и не пытай, — усмехнулся, посмотрев на часы. — Уже поздно, я должен отвезти тебя домой.
И окатил холодным душем. Во-первых, дал понять, чтобы не совалась своим носом куда не следует, во-вторых, прямо указал, где ее место. На горшке, у маминой юбки: срываться — рано, рыпаться — зря. Использовал в своих интересах (и козе понятно, что не для души), а теперь еще и учит жить? Нет бы приличия ради спросить: уйдем? Пора — и баста! Хочешь не хочешь — ноги в руки и двигай. Хорошо!
— Мне давно пора домой, — тоном страдалицы призналась сопровождающая, — просто вас жду. Нельзя же уходить, когда вы разговором заняты, — в последней фразе — тонкий намек на ее тактичность и его перепалку с очкариком.
— Воспитанная девочка, — сдержанно похвалил примерное поведение Ордынцев, пропустив намеки мимо ушей. — Пойдем! — и развернулся, не дождавшись ответа. Уму непостижимо, кто может в такого влюбиться!
В машине «воспитанная девочка» уныло признала, что первый выход в свет, похоже, станет последним. Никто не ловил ее взгляд, не подходил знакомиться, не просил телефон. Все были заняты только собой или своими тетками — самодовольными, холеными, богатыми. Незадачливая «дебютантка» начала входить в раж. «Никому из этих сытых болванов и в башку не придет, каково терять единственный шанс пробиться наверх. И где прикажете теперь знакомиться? В метро, автобусе? Так там приличный народ не ездит. Таскаться по музеям, зевать в консерватории?». Кристина накачивалась жалостью к себе, как велосипедная шина — занудно и безостановочно. Ее раздражали и собственная наивность, и прежний восторг, и Ордынцев с его славой да седыми висками, и выпитое мартини, и длинноногая красотка, сдуру вляпавшаяся в коротышку, и эта машина, и вечер, на который возлагались большие надежды. Какие — не знала сама, но четыре часа назад сердце билось барабанной дробью, а сейчас даже не стучит — пукает, как старый соседский кот, постыдно, уныло и жалко. «Ну и черт с вами! — подытожила бедняжка. — Сама себя сделаю, без вашей дурацкой помощи, тем более, любви». Чья поддержка посылалась подальше, было не ясно, но уныние сменилось веселой злостью, а это было приятнее.
— Кажется, приехали, — ворвался в мысли молчавший всю дорогу Ордынцев, — напомни подъезд.
— Третий, — буркнула «психоаналитик» и взялась за ручку, собираясь выйти из машины.
— Не выпади.
— Вашими молитвами, — пробурчала экс-сопровождающая под нос и приготовилась выскочить. — Спасибо, Евгений Саныч, до завтра, — поблагодарила с достоинством.
— Подожди, — Ордынцев внимательно смотрел на расстроенную девушку, которая изо всех сил старалась скрыть эмоции. — Это я хочу сказать тебе спасибо. За вечер, за терпение, за тактичность. Извини, что прежде времени увел тебя. Я все понимаю и обещаю исправиться. Но и ты пойми: хорошее вдвойне хорошо, когда оно коротко, — и улыбнулся.